Судьба (книга первая)

— Наша выгода, Сухан-ага, по сравнению с его выгодой — всё равно что щипок хлопка рядом с канаром[12].

— Что вы говорите! И пахталык давать, наверно, тоже выгодно? — глазки Сухан-бая засветились алчностью. — Пахталык через ваши руки проходит — оставляет вам что-то?

— Конечно. Ведь даже муха не садится на сухое место. Зачем бы мы без выгоды беспокойство принимали? Кто возится с мёдом, тот и облизывает пальцы.

— Да-да… конечно… — Сухан-бай покатал в пальцах клок бороды, сунул его в рот. — Да-да… Наверно, людям брать пахталык выгоднее, чем брать деньги у ростовщика.

Его расстроило сообщение Бекмурад-бая. Он сам занимался ростовщичеством. Пахталык принёс ему убыток, потому что привлёк некоторых его постоянных клиентов. Теперь убытки будут ещё больше.

Бекмурад-бай понимал состояние Сухана Скупого, так как знал его тайные делишки, но с наигранным равнодушием объяснил:

— Давать пахталык или давать в рост — одно и тоже. Ростовщик даёт один туман — требует два вернуть. Мы тоже даём туманы, но требуем, чтобы взявший пахталык весь свой хлопок продал только нам и по той цене, какую мы назначим. За хлопок стоимостью в двадцать туманов мы платим только десять. Ростовщичество люди знают давно и не любят его, а пахталык — дело новое, хотя по существу то же самое…

Сухан-бай немного оживился, стащил с головы старый облезлый тельпек[13], погладил свой затылок и уже собрался что-то снова спросить, но Бекмурад-бай, утомившись бестолковым разговором, поспешил сказать:

— Времени уже много, засиделись мы с вами. Примите нашу весть и позвольте распрощаться. Мне ещё в город надо, Абаныса встретить — он в банк за деньгами для пахталыка поехал.

— Очень приятно, что вы приехали с вестью. Говорите.

Бекмурад-бай погладил бороду, потрогал усы, словно раздумывая, и покосился на молчаливую Оразсолтан-эдже.

— У нас есть намерение породниться с домом Мурада-ага.

Оразсолтан-эдже мысленно ахнула: вот оно, то самое, чего они с отцом опасались. А Сухан-бай торопливо закивал:

— Хорошо, очень хорошо слышать такую приятную весть! Оразсолтан, ты слышала слова гостя? Какой ответ ты ему даёшь?

— Да ведь дочь наша ещё молода, — растерянно проговорила женщина, — она очень молода, чтобы мы могли породниться с кем-то…

— Вот и хорошо, что молода. Зачем золотое время зря терять? Дочерей долго держать рискованно, лучше сразу выпустить, как бабочку на золю, и делу конец. Я только женщина, я ничего не знаю, не могу решать, — не сдавалась Оразсолтан-эдже. Сухан-бай рассердился.

— Ты не выкручивайся! Как это ты ничего не знаешь? Подумай, как хорошо, когда открываются двери дома, где есть взрослая девушка.

— Это справедливые слова, но нам ещё рано открывать двери. Ещё время не приспело… Гостю, наверно, лучше изменить свой путь.

— Я желаю вам только хорошего, ты это знаешь, Оразсолтан. Я всегда считал вас своими близкими и не ожидал от тебя такой глупости. Но — смотри сама. Я советую тебе на пользу. А ты, как мать, решай, где счастье твоей дочери.

Сухан-баю хотелось закричать на эту нахальную старуху, которая имеет наглость перечить ему и отказывать почтенному Бекмурад-баю. Он злился, но сдерживал себя.

— Конечно, Оразсолтан, воля твоя. Судьбу дочери отец с матерью решают… А давай-ка мы вызовем из песков Мурада, а?

— Зовите, если надо, — согласилась Оразсолтан-эдже. Её радовал каждый приход мужа, очень редко бывавшего дома, однако будь её воля, она бы отказалась от предстоящей встречи.

— Всё будет в порядке, — обратился Сухан-бай к гостю. — Вы слышали слова матери, а матери всегда трудно расстаться с дочкой. Вот придёт отец девушки, они посоветуются — и всё уладится к лучшему. Вы меня понимаете?

Бекмурад-бай внимательно посмотрел в плутовские глаза Сухан-бая, понял невысказанное и примирительно заметил:

— Мы не торопим. Вот договоримся, с подарками к вам заезжать станем, лучше узнаем друг друга… А пока, с вашего разрешения, мне пора ехать.

— Посидели бы ещё, — ради приличия сказал Сухан-бай. — Но, если торопитесь, не задерживаем… Думай, Оразсолтан! Породниться с таким человеком, как Бекмурад-бай — большая честь. Сто лет живи — ничего лучшего не придумаешь.

Они поднялись.

— До свиданья, — сказал Бекмурад-бек и пошёл к выходу, поигрывая плетью.

— Добро пожаловали, — отозвалась Оразсолтан-эдже, занятая невесёлыми думами.

Сухан-бай услужливо помог гостю сесть в седло и прошёл, держась за его стремя, до самого конца ряда, перебрасываясь незначащими фразами. В не котором отдалении от села Бекмурад-бай посетовал:

— Кажется, сделали не так, как надо. Мне бы не к ним, а к вам, Сухан-ага, поначалу завернуть, а потом бы, обдумав…

— Ничего, хорошо, что к ним заехали, — успокоил Сухан-бай. — Это им почесть невиданная, благодарить будут, — ведь в их дом ни разу не ступала нога такого уважаемого человека, как вы, да ещё с таким лестным предложением.

— Женщина — упрямая. Только ваши слова, Сухан-ага, поколебали её, я заметил.

— Ещё бы! — лицо Сухан-бая от самодовольства лоснилось вдвое против обычного. — Ещё бы она не поколебалась! Муж её придёт — совсем шёлковая станет.