Судьба. Книга 4

— Хорошо, принимаю. Слабой женщине с двумя такими могучими пальванами не справиться. Однако, где есть «во-первых», там должно быть и «во-вторых», заканчивайте свои доводы, ишан-ага, и постарайтесь, чтобы второй довод был убедительнее первого, а то меня всё больше подмывает желание свернуть на аульную дорогу.

— Да, второй — серьёзнее, — кивнул Черкез-ишан. — Не хочу вас особенно пугать, но обязан преду-предить, что ваш… что Аманмурад обежал из мест ссылки.

Узук передёрнула плечами, чувствуя, как по спине пробежал колючий озноб. Зловещее прошлое, которое так хотелось похоронить и забыть навсегда, вновь замаячило перед нею, с каждой секундой обретая всё более чёткие формы.

— Он… здесь? В ауле? — спросила она невольно дрогнувшим голосом.

— В ауле ему жить нельзя — арестуют сразу. Но наведывается. Ловок бес: сколько ни пытались его подстеречь — ускользает, как блоха меж зубов собаки. Кто-то из здешних помогает ему скрываться да и товарами для контрабандной торговли снабжает. Ковры он отсюда возит и каракуль.

— Кто же помогает ему?

Не оборачиваясь, возница сказал:

— Наш великий поэт Низами говорил так: «Книга мудрости есть. Вот реченье оттуда: «Лишь погонщик осла — друг владельцу верблюда».

Черкез-ишан помолчал, закуривая.

— Есть, — сказал он, пустив дым углом рта в противоположную от Узук сторону, — есть у нас такие «погонщики ослов».

— Брат? — догадалась Узук. — Бекмурад-бай?

— Не думаю, — возразил Черкез-ишан, — этот сейчас тихо сидит, воды не замутит. Народ к нему, верно, шляется всякий, но Бекмурад, говорят, ни в каких разговорах против Советской власти не участвует. Вероятно, решил, что не стоит запирать конюшню, когда лошадь увели. Да и слишком уж нахально было бы с его стороны так рисковать, помогая Аманмураду.

Фаэтонщик хмыкнул, снова перейдя на свой «международный диалект»:

— Пхэ! Бэкмурад умны башка на плечо насыл. Он, как ты, думал: ай, балам, думал, Савэт хитры, он скажет: «Бекмурад нэмножка шахсей-вахсей делал — тепер она смирна, как стары эшак, нахалны нету, не нада на Бекмурад сматрэть».

— Может, ты и прав, усатый мудрец, — согласился Черкез-ишан, — надо подсказать Клычли.

— Не усам думал, галавам, — резонно заметил возница и подхлестнул сытых лошадей неизвестно для чего, потому что сразу же натянул вожжи: — Прыехал, хазайн!

Милицейский взводный всё же надумал побывать в исполкоме и ушёл, категорически отказавшись от фаэтона. Черкез-ишан расплатился с фаэтонщиком. Усач же отказался брать плату за проезд. Он тряс головой и скалил зубы:

— Нэт! Пул — нэт! Платыл жалаим — пул нэ нада, пула давай к наган.

— Зачем тебе пуля? — недоумевал Черкез-ишан. — Их вон мальчишки из окопов сколько хочешь выковыривают.

— Нэ, малайка, целны пула нада! — твердил своё возница. — Мы его на эта наган класть будем, адына яман люди пришёл — немножка стрелял будэм.

Уразумев наконец, что усатый знаток стихов Низами никого конкретно убивать не собирается, а имеет в виду самозащиту. Черкез-ишан выбил из барабана собственного нагана пару патронов, и добровольный фаэтонщик укатил с гиком и свистом, — грабители в городе действительно пошаливали.

Дом стоял в глубине обширного двора, чьим-то рачительным старанием превращённого в настоящий фруктовый сад, посередине которого источал свежесть проточной воды небольшой хауз, выложенный подтёсанными валунами.

— Вступайте, девушки, во владение своим имением, всё тут ваше, — повёл рукой Черкез-ишан, — и вода, и нынешние розы, и будущие фрукты.

Мае захотелось убедиться сразу же, какая здесь на вкус вода, и она побежала к бассейну. Воспользовавшись её отсутствием, Узук тихо спросила:

— Как по-вашему, ишан-ага… бывает этот… Аман-мурад в городе?

— Вряд ли, — сказал Черкез-ишан. — Шакал, он ведь только возле своей норы барс, да и то когда там шакалята скулят. Но случиться может всякое — ночи темны, люди болтливы. Да вы особенно не волнуйтесь, Узукджемал, не бойтесь ничего. Видите во-он ту зелёную калитку в дувале? Она будет всегда открыта, а за ней живу я. В случае чего крикните — мигом появлюсь. В судный день, говорят, сосед — подмога. Пойдёмте, я вам дом ваш покажу.

Он показал новым хозяйкам, где у них кухня с примусом и всяким кухонным инвентарём, где шкаф с посудой, а где — для одежды, в зале попрыгал на диванах, чтобы продемонстрировать, какие они эластичные и как приятно будет на них отдыхать, в спальне показал две застланные кровати и, вспомнив давнюю комическую суматоху на своих учительских курсах, заверил Узук и Маю, что никаких насекомых, вроде клопов, здесь не водится, потому что кровати — железные, а железо, как известно, от всех напастей спасает.

— Вижу сама, — невесело произнесла Узук, глядя на окно, забранное узорной железной решёткой из толстых квадратных прутьев.

Черкез-ишан перехватил её взгляд и снова повторил свои давешние слова, чтобы девушки никого и ничего не боялись:

— Я вас не дам в обиду, будьте спокойны.

Распрощавшись и пожелав приятного отдыха, Черкез-ишан ушёл.

— Очень хороший он человек, вежливый, деликатный, заботливый, — похвалила его Мая. — По-моему, он любит тебя всерьёз, а?