Судьба. Книга 4

— Прошлыми заслугами не хвались, они нам известны. И в багаже своём, — Сергей постучал пальцем по лбу, — порядок наведи, чтобы не пришлось тебя политграмоте переучивать. Где ты сам слышал, чтобы мы против веры выступали? Мы говорим о баях и торговцах, о всяких обманщиках и мироедах, о муллах и ишанах.

— А муллы и ишаны — это не вера?

Сергей с улыбкой подмигнул Клычли.

— Видал? Наш ишан за своих сословников обиделся. Как в поговорке: «Чужой грех — на весь аул, свой— в арык»… Нет, друг Черкез, ишаны и муллы — это не вера, а только люди, причём люди, как правило, сознательно искажающие смысл многих мусульманских канонов. Их мы и разоблачаем. А вера — это вопрос сложный и корни у него, как у селина — одним рывком не выдернешь. Это тебе не тополиный пух, который под ветром сел на голову человеку и с ветром же улетел. Тут надо не рвать, а противопоставлять, чтобы на пустое место от старых предрассудков новая дрянь не залезла. Противопоставлять мы будем наши идеи, нашу веру в социализм и всеобщее братство. Пусть они живут пока в сознании человека рядом со старым — молодое обязательно победит в этой борьбе. И поэтому какие бы трудности ни стояли перед нами, школы мы откроем. А учителей для них обеспечишь ты.

— Просто диву даёшься, — Черкез-ишан сокрушённо потряс головой. — Призываешь их к культуре, а они как от чумы бегут.

— Тут уж дело твоё, — сказал Сергей, — призывай или требуй, или палку в руки бери. Но если через недолю курсы не будут работать, мы с тебя крепко спросим. Очень крепко, учти.

— Учту, — вздохнул Черкез-ишан и поднялся. — С какой стороны ни мерь ослиный хвост, он длиннее не станет. По аулам мне уже некогда беглецов ловить, поеду на отцовское подворье.

— Смотри не руби сплеча, — предупредил Клычли, — а то поговаривают, что ты за наган хвататься любишь.

— У меня пет нагана, у меня кольт.

— Я не шучу, Черкез! Какого чёрта ты там около баб стрелял? Ребячество какое-то!

— Брешут, как собаки на луну, — засмеялся Черкез-ишан. — Каргу одну проклятую пугнуть хотел, щёлкнул курком, а она завизжала на весь аул.

— Совсем молодец — старуху кольтом пугать!

— Какая старуха! Это же чёртова ведьма Энекути!

Хлопнула входная дверь, послышались голоса работников ревкома. Сергей посмотрел на ходики, потом на Клычли и перевёл взгляд на Черкез-ишана.

— Всю обедню ты нам порушил, ишан-ага, со своими курсами, не дал о деле поговорить. Давайте, хлопцы, закругляться, мне тоже в уком бежать надо. У меня только один вопрос к тебе, Черкез. Отец твой ишан Сеидахмед пока ещё пользуется очень большим влиянием среди населения, и мы забывать этого не должны. Так вот, не сделаем ли мы хуже для себя, если ты заберёшь всех его бездельников и лоботрясов, которые до сих пор сопи именуются?

— Не считай, что у меня под тельпеком дыня, Сергей, — возразил Черкез-ишан. — Ученики моего почтенного родителя глупы и тупы, как пробки, на курсах они мне не нужны. Если и потрясу их, то, может быть, два-три человека. Я в основном на отцовскую медресе настроился — там парод и помоложе, и поумнее.

— Ну, медресе, это, конечно, другой коленкор, — одобрил Сергей. — И там школа, и тут школа. Это можно.

* * *

На подворье ишана Сеидахмеда слонялись дармоеды. Были здесь люди и постарше, чью бороду уже присолила седина, были и молодые мордастые парни с толстыми, как подушка, загривками. Официально они числились учениками ишана Сеидахмеда, фактически были прислужниками. А так как дневной ритуал ишана не блистал разнообразием, то и услуг ему требовалось не так уж много. Поэтому сопи проводили время в лени и праздности, обильно питаясь от щедрот ишана. Все их обязанности сводились к тому, чтобы подержать лошадь или ишака приезжего, если приезжий богат и знатен, нарубить дров, приглядывать за огнём под казанами да совершать ритуальный намаз. Конечно, были среди них и глубоко верующие люди, считавшие, что не надо отягощать себя вещами, которые всё равно останутся в этом мире, когда владельцы их предстанут к престолу всевышнего, что только благочестие и молитвы пристали человеку, стремящемуся обрести райское блаженство и пение гурий у живого источника Ковсер. Но таких было немного. Как правило, на подворье ишана стремились завзятые бездельники, любители дарового хлеба.

Когда Черкез-ишан проходил мимо, его почтительно приветствовали. Да, сопи знали, что ишан-ага, да будет благословенно имя его, изгнал когда-то сына из дому, что он не ладит с ним, потому что сын — «балшавук», но они смиренно кланялись и бормотали слова приветствия: сын есть сын, и он унаследует если не благочестивые дела, то по крайней мере всё имущество ишана-ага.

В этом мнении их, кстати, укрепил и сам Черкез-ишан. Он задержал шаг возле одной из групп сопи и осведомился, о чём они просят аллаха.

— С дождём зеленеет земля, магсым, с молитвами— муж, — ответил ему один.

— Молитвы удерживают землю и небо, не давая им разрушиться, — дополнил второй. — Об укреплении небесных опор просим мы аллаха.

— Мы возносим молитвы за ваше благополучие, магсым, — сподхалимничал третий.