Судьба. Книга 3

— Вы правы, отец, от слёз толку мало, — Узук пальцами крепко провела по глазам, стирая слёзы. — Говорил мне Берды, что только в Совете надо искать заступничества от несправедливости, я и пришла искать. Сижу вот ка тёмной улице в чужом городе, а где Совет? Где найду заступника и покровителя? К кому обращаться за помощью? Эх, судьба моя, судьба чёрная! Треплет она меня, как собака пустой санач… Ты, старая уродина, одетая в лохмотья, до каких пор за пятки кусать будешь? Или брюхо твоё ненасытное ждёт, что проглотит меня заживо?.. Проклинаю тебя, судьба! Проклятие тебе до семьдесят седьмого колена!..

Старик-азербайджанец поцокал языком.

— Какой беда так кричишь? Беда нэ кошка — крикам нэ баится. Идём, веду тебя к одна туркмэнски люди! Савсэм близка. Ты баюсь не нада — хароша люди, богата люди. Галавам немножко дырка есть, как это говорят, воздух немножко, однако добры адам, простой чалавэк салам алейкум гаварит, денга даёт…

Город спал. Или, может быть, притворялся спящим. Редкие фонари тускло светили на главных улицах. В ухабистых переулках пряталась предательская темнота. Узук безвольно шла за стариком, почти не слыша его бормотания, не думая, куда он её ведёт, какие встречи её ожидают. Кто этот «туркменский люди»? Может быть, забулдыга какой или, того хуже, родич Бекмурад-бая — ведь у него по всему свету родичи раскиданы. Приведёт — бросят её к яме, как овцу, свяжут ноги, перережут горло… А, пусть что будет! Необъятен мир, да нет в нём пристанища для человеческой скорби…

А вдруг у старика иное на уме? Вдруг он ведёт её в нехорошее место? Она слыхала, что есть такие места в городе, где живут потерявшие стыд и совесть женщины и за деньги спят с любым мужчиной. Если только старик посмеет привести её в такой дом, она… Узук не знала, что она сделает. Усталость, безразличие, желание лечь и уснуть, умереть овладевали ею с всё большой силой. Даже жгучая боль в ноге притупилась и казалась далёкой, словно кто-то невидимый в ночной темноте время от времени втыкал издали в ногу горячий гвоздь.

Остановившись возле одной двери, старик постучал,

— Сейчас! — отозвался из дома мужской голос, показавшийся Узук вроде бы знакомым. Она не могла вспомнить, где его слышала, но на всякий случай отошла в сторонку.

Сторож тихо поговорил о чём-то с вышедшим хозяином, указывая концом палки на Узук. Хозяин быстро сказал: «Да-да, конечно! О чём может быть разговор!» и позвал Узук:

— Проходите, пожалуйста, госпожа, не стесняйтесь! Здесь вам ничто не угрожает, проходите!

Выговор был не аульный, городской, и всё равно Узук, опять послышалось что-то знакомое. Потупив глаза и прикрывая полой халата рот, она несмело переступила порог. Хозяин вежливо посторонился. За спиной Узук звякнул металл — сторожа поблагодарили за сердобольность.

Только войдя в просторную светлую комнату, окинув быстрым взглядом богатую обстановку, Узук спохватилась, что поступила опрометчиво. Одна, в чужом городе, ночью в доме у незнакомого мужчины… Она повернулась было назад, но хозяин, приветливо улыбаясь, уже входил в комнату. Он уже открыл рот, собираясь что-то сказать, и так и остался стоять. Улыбка медленно сбегала с его лица, уступая место неподдельному изумлению.

— Узукджемал?!. Какими судьбами?.. Здравствуйте дорогая Узукджемал! Очень рад вас видеть!

Это был Черкез-ишан — весёлый и беспутный сын старого ишана Сеидахмеда, пытавшийся когда-то одарить своей благосклонностью Узук и даже довольно серьёзно влюблённый в неё.

В груди Узук всё захолонуло. Ей захотелось выбежать на тёмные городские улицы и бежать, бежать, бежать куда глаза глядят. Но бежать было некуда. Её путь кончился там, откуда она начала его, и снова ступать по своим же следам было свыше человеческих сил.

Почти не сознавая что делает, она схватилась за спрятанный в складках платья нож, занесла его для смертельного удара. Черкез-ишан налёту поймал её руку, крепко сжал запястье. Узук боролась молча, стараясь вырваться, но куда уж было ей, усталой и обессиленной, спорить со здоровым мужчиной!

— Не делайте глупостей, Узукджемал, — удерживая её, говорил Черкез-ишан, — не будьте неразумным ребёнком! Вы в первую очередь меня оскорбляете: войдя в мой дом, поднимаете на себя нож. Неужели я так отвратителен для вас, что вы предпочитаете смерть моему обществу? А ваш поступок я могу расценивать только так. Этот нож вы не против себя направили, а против меня. Да-да, против меня! Вы держитесь за рукоять ножа, но его, острие торчит в моём сердце! Узукджемал, я знаю, что вы не глупая женщина, вы должны меня понять и успокоиться.

— Отпустите мою руку, — сказала Узук.

— Извините меня, Узукджемал, и не подумайте ничего плохого. Я взялся за вашу руку только с целью удержать её от…

— Пустите мою руку! — повторила Узук.

Она потёрла запястье, посмотрела на тусклое лезвие ножа, уронила его на пол и закрыла лицо руками. Плечи её затряслись от сдерживаемых рыданий.