— Приходили бы скорее, что ли! — с вызовом сказал Торлы и повертел нож, любуясь отсветами на его лезвии. — Если хотят убивать, пусть приходят сейчас! Пусть выходят на середину — и посмотрим, кто на что способен. Посмотрим, кто — трус, а кто — храбрец!
— Не храбрись! — поддела его Курбанджемал. — Заяц тоже уши торчком держал, пока его на вертел не посадили. Придут они с наганами — куда ты со своим ножом?
— Вах, моя умная гелин-бай, ты сказала правду, только — наоборот! — улыбнулся Торлы, постепенно обретая своё обычное душевное равновесие. — Кто же на такое дело с наганами ходит? На такие дела идут воровским обычаем, с ножами идут, с верёвками. Сначала — свяжут, потом — зарежут. Всё тихо, без шума, спокойно. А уж когда всё будет сделано, только тогда начнут кричать и плевать за ворот. Только тогда и никак раньше, Джемал-бай!
— Торлы! — сказала Узук. — Мне никуда не деться от моей чёрной судьбы, она, видать, у меня на роду такая написана. Я постараюсь мужественно встретить всё, что мне предстоит. Но тебе-то зачем погибать? Ты чуть не погиб, спасая меня из Мургаба, и сейчас я снова подвела тебя вплотную к смерти. Беги отсюда, спасайся! Я пришла сюда не за тем, чтобы просить помощи или сочувствия, а чтобы предупредить тебя, спасти от недоброго. Беги!
— Замолчи, женщина! — рявкнул побагровевший Торлы. — Ты что мне советуешь?!
Курбанджемал испуганно ойкнула, завозились и заплакали дети.
На лице Узук мелькнула бледная улыбка. Мелькнула и погасла, как упавшая в воду искра,
— Не сердись, Торлы, не сердись, брат мои! Я не хотела тебя обидеть!
— А зачем говоришь глупые слова?
— Я женщина. Могу иногда сказать не так, как надо.
— Ты держишь в руке нож и стала на тропу мужчины!
— Всё равно, я женщина, брат мой… Я хотела, чтобы ты разыскал Дурды, моего брата, и Берды, которого я люблю. Чтобы ты рассказал им о новом несчастье, которое свалилось на мою голову. Пусть простят мне все обиды, если не доведётся больше встретиться. И ещё я подумала, что, если тебя не будет, здесь, то моя жизнь тоже продлится, потому что старуха захочет, чтобы меня убили обязательно вместе с мужчиной, с тобой. Пока ты не вернёшься, они ничего не предпримут.
Торлы с сомнением посмотрел на Узук, потом подумал, почесал за ухом и согласился:
— Им нужна не столько твоя смерть, сколько твой позор? Пожалуй, ты права.
— Конечно, права! — обрадовалась Узук. — Если выполнишь мою просьбу, на том свете должником твоим буду!
Торлы снова насторожился.
— На том свете мне не надо! Может, ты в райском Ахале станешь жить, а меня в райском Мары поселят — у аллаха на этот счёт свои соображения, с нами он не советуется!
— Ты хоть сегодня придержи язык насчёт аллаха, — с лёгким упрёком сказала Курбанджемал.
— А чем «сегодня» отличается от «вчера»? — засмеялся Торлы. — Разве только тем, что вчера мы не знали, с какой стороны на нас камень упадёт, а сегодня знаем и можем уклониться от него? Так это не аллах нас надоумил, а Маяджик — дочка покойного Худайберды-ага помогла.
— Ты, наверно, и в могиле шутить станешь!
— А почему не шутить, если собеседник найдётся! — Торлы посерьёзнел и обратился к Узук. — Ты не подумала, чтобы самой тебе убежать отсюда?
Узук горестно вздохнула:
— Не могу я бежать!
— Кто тебе мешает?
— Мешают…
— Думаешь, станут следить и догонять?
— Это — тоже. Но я не могу бросить ребёнка.
— Зачем бросать! Бери его с собой!
— Нет, Торлы. Не могу подвергать опасности его невинную жизнь. Пусть погибну я — он останется: частица моей души и моего тела.
Торлы досадливо крякнул и опять почесал за ухом,
— Ты чего, умные мысли из головы выковыриваешь? — пошутила Курбанджемал, раздувая полупотухший оджак. — Сейчас чаем тебя напою — просветлеет в голове.
Торлы смолчал. Сказала Узук:
— Милые мои брат и сестра, может быть, вы считаете, что я в чём-то неправа, может быть, вы, как и другие люди, считаете меня невесткой Бекмурад-бая? Это совсем не так! Род Бекмурад-бая для меня — чужой род, Аманмурад — мне не муж! И я — не жена его! Когда меня привезли и приступились с обручением, я поклялась перед своей совестью, что скорее умру, чем дам согласие. Не думайте, что данная тогда клятва сейчас уже нарушена. Она завязана крепким узелком и развязать её может только моё сердце, а оно отдано навечно другому. И за то, что я не вошла в их род, они обрушили на мою голову такой ад, который живому человеку нельзя вынести. Они топтали меня ногами, заставили пролить столько слёз, что, если бы собрать их все вместе, они хлынули бы силевым потоком. И этого им оказалось мало! Они хуже того дракона из сказки, что глотал живых людей! Дракон хоть изредка бывал сытым, а они — никогда!..
— Ладно! — угрюмо промолвил Торлы. — Где искать твоего брата?
— Не скажу, потому что сама не знаю. Он, бедняга, бродит, как бездомный каландар, и нет у него постоянного места, где можно было бы преклонить голову.
— А непостоянное есть?
— Не знаю… Разыщи в нашем селе тётушку Огульнияз — она поможет. Или, постой, лучше сына её Клычли найди! Он — друг Берды.
— Это тот Клычли, что на Абадан женат, на дочке Аннагельды-уста?
— Да-да, он самый!