– У меня дурные предчувствия. Он не набрал форму, с которой стоит сражаться на мировых первенствах, я это вижу. Ему там не победить. Когда он это поймет, станет форсировать свои возможности, а это может закончится катастрофой. Меня он не слушает, мои предчувствия для него не аргумент. Но ты-то можешь меня понять? Поговори с ним, доведи то, что я тебе сказал, своими словами. Я не изменю своего решения, прости.
Этот конфликт не пройдет бесследно. Душевный шрам останется у его сына навсегда. И у самого Бориса досада черной меткой надолго застрянет в сознании.
Через несколько лет после этой истории у него состоится встреча в Милане с новыми партнерами – поставщиками демонстрационного оборудования для всех категорий продукции «Ривьеры». Переговоры продолжались около года, и итальянцы были очень заинтересованы в заключении многомиллионной сделки. Причем контракт предусматривал долговременное сотрудничество при сохранении на весь период его действия стабильных цен. Итальянскую сторону на встрече представлял владелец фабрики и его молодой сын. Борис был с Клиффом. Встречу организовали в помпезном здании, старинном особняке: лепные потолки, шикарные бронзовые люстры, старинная мебель.
Отец и сын не скрывали своей радости от открывшейся возможности сотрудничать с такой крупной американской фирмой. Им пришлось ждать гостей больше часа от назначенного времени: в городе проходила массовая забастовка работников общественного транспорта. Протестующие целенаправленно создали многокилометровые пробки, и добраться до места встречи быстрее было невозможно.
Когда, наконец, бумаги оказались на столе, и осталось только поставить подписи под контрактом, на улице раздались характерные хлопки и крики толпы. Борис и за ним все остальные подошли к окну, полицейские стреляли в толпу беснующихся демонстрантов дымовыми гранатами, оттесняя их с проезжей части.
Через мгновение после того, как они увидели эту уличную баталию, за их спиной раздался жуткий грохот, полутонная люстра, сорвавшись с крепления, обрушилась на стол, за которым они только что сидели, разметав это массивное изделие старинных мастеров в мелкую крошку. Основной удар пришелся как раз в том его конце, где должны были выполнить свою миссию Залесский с Бранновером. Клифф, забыв, что он иудей, перекрестился, молодой хозяин пролепетал, глядя на отца: «Боже мой, мы ведь чуть не остались без контракта».
И тот, замахнувшись кулаком на мальчишку, заорал, забыв про политес:
– Замолчи, идиот!
А Бориса пронзило мучительное, из самой глубины подсознания: «Проклятье! Я мог так и уйти, не попросив прощения у Джинни!».
Согласиться на участие в конкурсе «мистеров» после разговора с Джекки о сыне показалось Борису хоть каким-то выходом из сложившейся между ними напряженной ситуации. И он дал согласие.
Человека в костюме звали Вильям Стаффорд. Англичанин, поселившийся на Ривьере после войны, он участвовал в операции по освобождению юга Франции в составе воздушно-десантной тактической бригады, состоявшей из американских и британских частей. Так что этот господин реально освобождал и Сен-Тропе, в котором после войны и поселился, влюбившись в эту местность и заодно в местную девчонку.
Его героическое прошлое не помешало ему вернуться к его первоначальному занятию. Он был и остался профессиональным конферансье. Оказавшись на сцене амфитеатра, Стаффорд преобразился из застегнутого на все пуговицы джентльмена в обаятельнейшего артиста, талантливого организатора шоу. Он превратил чопорное представление дефилирующих мужских тел в искрящееся юмором, легкое, элегантное действо, приведшее в полный восторг зрителей, до отказа заполнивших летний театр.
С каждым из участников, одетый в черное трико и черную атласную пелерину, Вильям беседовал отдельно, задавая вопросы, вызывавшие в зале взрывы хохота. Не могли удержаться от этого веселья и сами участники. Они перемещались по сцене, следуя необходимости тем или иным образом ответить ведущему, и непринужденность, которая в результате появлялась в их поведении, делала наблюдение за их телами, на которых не было ничего кроме купальных трусов, завораживающим.