Судьба генерала

Царь вскочил и пробежался по просторному кабинету. Вновь посмотрел на Орлова. Тот стоял, как всегда выпятив грудь и подрагивая левой ногой, затянутой в белые лосины, и прямо, даже нагло смотрел в глаза Его Величества. В красивом рыцарском облике царского любимчика было что-то дьявольское.

«А ведь он это сделает, стоит мне слово сказать, и у него рука не дрогнет…» — пронеслось в голове у ошалевшего от дьявольского искушения Николая Павловича.

Он растерянно уставился куда-то вдаль. Вдруг перед ним показались тени его бабки и отца. Оба смотрели тревожно, предостерегающе.

— Нет, ты, Алёш, с ума сошёл, ну и шуточки у тебя, — делано засмеялся император. Он быстро подошёл, обнял друга и прошептал ему на ухо: — Не надо, но спасибо тебе. — И вслух добавил: — Можешь, когда мы одни, называть меня на «ты».

Так Николай Павлович поборол с честью самое большое искушение в своей жизни. Но теперь частенько, когда в присутствии жены к императору приближался высокий и статный красавец Орлов, государь всея Руси как-то странно, заговорщицки улыбался другу и любимчику. Приятно было всё же сознавать, что стоит тебе только глазом моргнуть — и твоей разлюбезной жёнушке хана, даже пискнуть не успеет. Это как-то успокаивало. Николай Павлович стал даже снисходительнее и мягче по отношению к своей супруге. Всё-таки душа человеческая — потёмки, и тем более государя императора. Но что бы подумал царь, если бы узнал, что его фаворит Алексей Орлов был много лет тайным любовником его супруги, которая прикрывала дымовой завесой мимолётных романчиков главную страсть своей жизни? Не задался ли бы император в этом случае роковым вопросом: «А не предлагал ли этот дьявол во плоти, Алёшка Орлов, также нагло посматривая в глаза, на этот раз царице Александре Фёдоровне, укокошить его — Николая Павловича, которого ненавидела вся Россия после резни на Сенатской? Уж не повторилась ли бы история, как в былые годы с его бабушкой и дедушкой — Екатериной и Петром Третьим, если бы императрица была более честолюбива и будь у неё потвёрже характер?»

2

Карета с молодым поэтом и жандармами подкатила к Китайскому павильону в парке Александрии в Петергофе. Лакей в алой ливрее надменно сказал вахмистру:

— Стойте здесь, у чёрного входа, и не высовывайтесь, пока вас не позовут.

«Неужели меня привезли для встречи с самим царём?» — подумал Андрей Полетаев.

И он оказался прав. Дело в том, что, как всякая взбалмошная женщина, императрица Александра Фёдоровна страшно любила разнообразие. Она терпеть не могла сидеть на одном месте. В Петергофе ей быстро наскучивала какая-нибудь голландская мельница, и она быстренько перебиралась в швейцарское шале, но и там долго не засиживалась. А так как летних павильонов было больше тридцати и один прелестнее другого, то и недостатка в целях для бесконечно разнообразных прогулок у императрицы не было. Поэтому весь двор находился в состоянии хронического напряжения. Все ждали ездовых, которые уже с утра с развевающимися по ветру чёрными плюмажами скакали во всех направлениях предупредить императора, великих князей и княгинь, дежурных статс-дам и кавалеров, что императрица «изволит кушать кофе» в «избе» на Бабьем гоне, или на «мельнице» в Озерках, или в «шале» в Островском… Когда же наконец становилось известно, где произойдёт торжественнейшая придворная церемония питья кофе или чая, все, начиная с императора и кончая молоденькой фрейлиной, судорожно смотрели на часы, и начинались ежедневные петергофские скачки с препятствиями. Так как ездовые большей частью запаздывали и привозили известие членам семьи и приглашения придворным минут за пятнадцать до срока, то весь двор кидался к уже заложенным экипажам и нёсся сломя головы по дорогам и аллеям парка со скоростью, которой бы позавидовала любая пожарная команда в столице.

Первым к назначенному месту, конечно, прибывал большой фургон с «кафешенками», огромным кипящим самоваром, с корзинами, набитыми посудой и булками. Пока слуги в красных ливреях проворно накрывали столы, нарядные, но запылённые экипажи с членами императорской фамилии прибывали к очередному греческому храму или русской избе. Так было и на этот раз. Послеобеденный чай императрице захотелось вкушать в китайской пагоде. Через двадцать минут там начал собираться двор. Императрица в сопровождении своих фрейлин любовалась золотисто-красными драконами, которыми был украшен павильон, а затем окружающими видами. Слышалась французская и немецкая речь. Из открытых окон китайского дворца раздавался звон раскладываемых по столам фарфоровых сервизов. Запахло раскалёнными углями из самовара и горячими, только что испечёнными булками.

— Какие чудесные цветы, — сказала императрица, рассматривая разбитые вокруг клумбы, — и какие прелестные зелёные лужайки! Так и хочется погулять по этой мягкой травке.