Судьба генерала

Буквально через несколько минут, как они покинули сёдла и отдали поводья коней денщикам, Экбал-Сергей и Муравьёв стремительно зашагали по кривым улочкам Тифлиса к берегу Куры. Здесь Сергей быстро нашёл прилепившийся у самой скалы, над потоком, маленький, скромный домик. На его крыльце, над самой крутизной, сидела на стульчике пожилая, сухенькая, седая женщина и смотрела долгим, печальным взглядом на горы, окружающие город.

— Мама, это я! — выкрикнул Экбал-Сергей и кинулся к её ногам.

Женщина вскрикнула, пытаясь подняться, взглянула в лицо сына и упала без чувств. Сергей легко поднял очнувшуюся через несколько мгновений старушку мать и внёс её в дом. Николай, сняв пыльную папаху, утирал слёзы прямо рукой, не смея помешать первому свиданию матери и сына, произошедшему так неожиданно через шестнадцать лет.

Через два дня половина Тифлиса во главе с наместником Кавказа гуляла на свадьбе Экбала-Сергея Васильева и Шахрасуб. А через три месяца Муравьёв уже провожал одетую богато, по-европейски элегантную пару: высокого рыжеволосого поручика, получившего сразу этот чин за заслуги перед Отечеством, как значилось в царском указе, и молодую восточную красавицу, держащую крепко левую руку мужа, а правой же рукой поручик вёл худенькую пожилую женщину, с любовью не отводящую огромных глаз от своего сына.

— Елена Михайловна, вы уж, пожалуйста, сами проследите, чтобы Сергей обязательно писал мне ну хотя бы раз в месяц, а то знаю я этого гуляку — как окунётся в одесскую жизнь, так его только силой можно будет заставить сесть за стол с пером в руках, — проговорил Муравьёв занимающей место в просторном экипаже пожилой женщине.

— Скоро сама Шахрасуб будет писать письма по-русски, — проговорил Экбал-Сергей, обнимая на прощание друга. — Она вон какая настырная, по-русски уже разговаривает, это всего-то за три месяца учёбы.

Николай поцеловал ручку восточной красавице, та покраснела. Для неё легче было выучить русский, чем привыкнуть к европейским обычаям. По-восточному сложила на груди руки и поклонилась штабс-капитану.

— Спасибо вам, Николай Николаевич, за вашу помощь Экбалу и мне. Ни я, ни мой муж, никто в нашем роду этого не забудет, ваш образ всегда прибудет с нами, в наших сердцах, — сказала Шахрасуб серьёзно.

Муравьёв поклонился в ответ.

— Ловлю на слове, — улыбнулся он, — и как только ваш род разрастётся — а я этого вам искренне желаю, — то обязательно приеду в гости, посмотреть, как относятся к уже убелённому сединой кавказскому ветерану.

Елена Михайловна не говорила ничего, просто обняла Николая и поцеловала в обе щеки. Когда несколько колясок с уезжающими из Тифлиса под охраной эскадрона казаков скрылись вдали, Николай Муравьёв повернулся и бодро зашагал по направлению к дому наместника. Алексей Петрович пригласил его, уже капитана главного гвардейского штаба, на беседу. Речь в ней пойдёт, как Николай догадывался, о новом ответственном поручении. Что ж, капитан-квартирмейстер готов был к любому заданию командования. Он с удовольствием повторил вслух одну из любимых своих поговорок, приписываемых преданием самому Петру Первому:

— Служить, так не картавить!

Часть четвёртая ПОСОЛЬСТВО В ХИВУ

ГЛАВА 1

1

кабинете Ермолова в этот весенний, но ещё прохладный вечер горели, весело потрескивая, берёзовые полешки в огромном камине. Николаю было очень уютно сидеть здесь за просторным столом, на котором генерал от инфантерии расстелил большую карту Кавказа и прилегающих к нему стран, пить крепкий чай с лимоном из стакана в серебряном подстаканнике и слушать глубокий, мощный голос Алексея Петровича.