Судьба генерала

26 мая 1817 года русское посольство выехало из Тебриза, направляясь в летнюю резиденцию шахиншаха Ирана Султанию, расположенную неподалёку от столицы страны Тегерана. Но предварительно они должны были остановиться в летнем дворце Аббас-мирзы в Уджане, небольшом сельском местечке, невысоко в горах. До него было три перехода. Посольство двигалось медленно, со всеми осторожностями, больше отвечающими военному времени. Впереди и сзади колонны двигались казачьи пикеты. Рядом с повозками вооружённые слуги. Наконец пришлось вынуть из фур, расчехлить и поставить на лафеты две лёгкие пушки, которые до этого скрытно везли в обозе. Пальники в руках бомбардиров, следующих рядом с пушками, дымились, чтобы в любой момент зажечь запал.

— У меня такое впечатление, что мы в военной экспедиции против горцев, а не в посольстве в Персии, — проговорил Муравьёв, подъезжая к Ермолову.

Генерал ехал шагом на рослом гнедом коне впереди колонны.

— У меня тоже, — буркнул себе под нос недовольный Алексей Петрович, — но с той только разницей, что на этот раз под моей командой всего взвод солдат да двадцать пять казаков конвоя — вот и вся моя экспедиция.

— Ещё у нас семьдесят слуг и почти тридцать офицеров посольства, — заметил Николай.

— Да ещё четыре попа-батюшки и двадцать четыре музыканта, — рассмеялся генерал. — Хороша армия у командующего корпусом.

— Ничего, Алексей Петрович, — бодро проговорил штабс-капитан. — Бог не выдаст свинья не съест! Отобьёмся.

— Ты, Николай, особо-то не геройствуй, ведь у них ты вторая цель, так что езжай в арьергард[23] и от повозок ни ногой!

— Я от вас не отойду ни на шаг, ваше превосходительство, — упрямо проговорил Муравьёв.

— Да сейчас ничего и не случится, — вдыхая сухой, полынный запах горной степи, проговорил Ермолов, улыбаясь. — Мы всего-то в нескольких вёрстах от Тебриза. В ночь после первого перехода они будут ждать, что меня отравит Экбал. Если я завтра живой выйду из палатки, вот тогда надо готовиться к нападению, но и то, скорее всего, должен будет вступить в действие запасной агент. Он попытается убить меня в ночь после второго перехода. И вот на третий день нашего пути, когда мы уже глубоко зайдём в горы, где-нибудь на подступах к Уджану, этот Сулейман-хан и приготовит нам сюрприз.

— Вот до этих пор я и буду с вами, как ваша тень. Даже обедать буду с вами. Не сочтите меня уж столь назойливым, но я не прощу себе никогда, если с вами что-нибудь случится, — наклонил крупную голову вперёд, набычившись, штабс-капитан.

— Ну, хорошо, хорошо, Николай, тебя не переспоришь. — Алексею Петровичу было приятно видеть столь беззаветную преданность молодого офицера. — Ну, тогда давай позавтракаем, от свежего воздуха у меня разыгрался зверский аппетит.

Вскоре уже Ермолов в компании нескольких офицеров ел приготовленные Экбалом сочные шашлыки, похваливая искусного повара и запивая их отличным красным вином, бурдюки с которым денно и нощно охраняли солдаты взвода почётного караула, чтобы никто не мог туда подсыпать какой-нибудь ядовитой дряни.

Подремав часок после обильного завтрака, посольство вновь тронулось. Дорога стала заметно подниматься в горы. Встречных путников становилось всё меньше. Окружающий ландшафт посуровел. Вместо обработанных полей и садов теперь вокруг простиралась холмистая степь, покрытая сплошным ковром из отцветающих трав и уже в некоторых местах желтовато-бурая от всё более и более жарких солнечных лучей начинающегося лета. Вместо садов среди полыни, ковыля и пырея всё чаще встречались заросли фисташки, горного миндаля и арчи. Воздух становился прохладней, дали — прозрачнее и голубее.

Как и предвидел Ермолов, первая ночь в палатках вблизи небольшой деревушки, прилепившейся как ласточкино гнездо на склоне крутой горы, прошла спокойно. Николай, расположившийся прямо в просторной фуре рядом с палаткой посла, спал беспокойно: то никак не мог привыкнуть к реву небольшой горной речки, срывающейся неподалёку со скалы в пропасть, то спать не давали шакалы, воющие чуть ли не рядом с палатками. Завернувшись в бурку, Муравьёв обходил посты и подолгу сидел у костра на берегу реки вместе с казаками, поглядывая настороженно на заметно светлеющую между гор полоску неба, на котором уже погасли такие яркие и крупные здесь, на юге, звёзды.

Во второй переход тоже не случилось ничего неожиданного. Но Муравьёв упорно не отходил от Ермолова ни на шаг, готовый в одно мгновение закрыть его своей грудью от любого неожиданного выстрела. Алексей Петрович только посмеивался. Наступила ночь, и генерал направился к себе в палатку. Разговаривая с ним, Николай вошёл следом. Ермолов поморщился и, расстёгивая сюртук, грузно сел на походную кровать.

— Как ни приятно мне ваше общество, штабс-капитан, но пришла пора нам расстаться, — проговорил он, зевая, и удивлённо уставился на офицера.

Муравьёв в эту же секунду выхватил пистолет и выстрелил, как показалось генералу, прямо в него.

— Ты что, Коля, спятил? — проговорил Ермолов и ощупал себе грудь, но ни крови, ни раны нигде не было.