Судьба династии

«Дело было не только в моём суеверии по поводу всего и вся, имеющего отношение к церкви, — вспоминает Александр Михайлович. — Но и в том, что основная часть моей лекции была посвящена «банкротству официального христианства». Когда мой менеджер обещал «самую что ни на есть достойную обстановку», я думал, он просто хочет сказать, что мне не придётся выступать в цирке. Откуда мне или любому другому европейцу было знать, что церковь можно снять для лекции? Будь это католическая церковь или синагога, я мог бы по крайней мере рассчитывать на чувство юмора прихожан, но баптистский молельный дом! Я содрогнулся…

Пастор оказался приятным, живым человеком. Его рукопожатие и манера разговаривать заставили меня усомниться в правильности моих представлений о баптистах. Он вполне мог сойти за нью-йоркского биржевого маклера…

Церковь была битком набита. Пастор сообщил, что в зале присутствуют восемьсот пятьдесят человек, но мне они казались восьмьюстами пятьюдесятью тысячами. Ни разу в жизни я ещё не был так напуган. Когда пастор произнёс: «Мне выпала большая честь представить вам великого русского князя Александра», — мои руки задрожали, а в горле пересохло. Я поднялся и хотел уже было пройти к кафедре, как вдруг грянуло «Боже, Царя храни», и я увидел, что мои слушатели встают. Я оцепенел. Впервые за одиннадцать лет я слышал эту мелодию.

Секретарь сказал мне потом, что я побледнел, как труп. Лично я ничего не помню. Иногда мне кажется, что я просто уснул в своей нью-йоркской гостинице и увидел во сне, будто читаю лекцию в новой баптистской церкви в Гранд-Рапиде. Местные газеты написали, что я говорил «ясным мелодичным голосом, без единого намёка на переживания или горечь». Сомневаюсь.

После того дня я прочёл ещё шестьдесят шесть лекций. В церквях, университетах, женских клубах и частных домах. Я никогда не оспаривал условий договора, место или время, настаивая на одном-единственном пункте: русский национальный гимн не должен исполняться ни до, ни после, ни во время моих лекций. Пережить самоубийство империи нетрудно. Услышать её голос одиннадцать лет спустя — смерти подобно»[95].

Во время последнего визита в 1930 году Александр Михайлович поразил американцев. В каждый свой приезд он получал кипу приглашений. Великий князь прекрасно понимал, что приглашают его не от большой любви или от сильных впечатлений от его лекций, а «в Манхэттене считалось хорошим тоном втиснуть русского с «трагической судьбой» между британским малым, знающим, что не в порядке у американок, и немецким экономистом, озабоченным будущим золотого стандарта».