Боль от моего токодара развеялась благодаря адреналину, но я о ней не позабыла. Обезоружив противника, я поддалась желанию разделить с ним свою боль, и паутина теней подкралась к его запястью, сливаясь с усиками ток-ножа. Я наблюдала за этим слиянием и за тем, как тени проникают все глубже в плоть мужчины, становясь при этом все чернее и толще.
Он застонал от боли.
Следующей моей жертвой стала женщина в форме. Я ухватилась не за ее глотку, а за лицо, вгоняя тени до тех пор, пока моя боль не заполнила весь ее рот и она не задохнулась от нее. Я наклонила ее голову и зарядила по ней коленом.
Меня не пугало количество солдат. Я стала бесстрашной. Именно это делало меня Ноавеком. Не то чтобы я была могущественна настолько, что мне уже ничего не угрожало, но я пережила столько кошмаров и боли, что смирилась с их неизбежностью. И я осознавала свою могучую силу.
Мои руки поймали следующего солдата. Нападавшие сглупили, когда решили вторгнуться через узкую прихожую, потому что проникнуть они могли лишь по одному. Так что я разделалась с солдатами по очереди, пока они не закончились. Позади меня воцарилась тишина. Я решила, что все сделали ноги.
И развернулась, чтобы направиться к задней двери. Я не подсчитала, скольких полицейских я убила, а скольких просто обезвредила, – в любом случае нужно было бежать отсюда. Развернувшись лицом к гостиной, я увидела Зита, Сифу, Эттрека, Иссу и Теку. Они, слегка ошеломленные, ожидали меня.
– Уходим! – прокричала я.
И все разом рванули.
– Да уж, Зит, твоя команда не тратит время даром, когда дело доходит до бегства, – раздраженно буркнула Тека, прислоняясь к стене.
Мы перебежками добрались до полуразрушенного здания, которое я помнила как штаб-квартиру заговорщиков. Это было единственным оставшимся безопасным местом. Тека взяла на себя обязанности проводника и по памяти повела нас по извилистым улочкам. Окраина города была потрепана, как манжеты заношенной рубахи, – здесь разруха резала глаз еще больше, чем в центре. Хотя бы одна стена каждого здания была осквернена граффити: где-то это были незамысловатые черные надписи, а где-то буквы высотой с человеческий рост расползались во всю стену, окрашивая ее яркими, как токотечение, цветами. Граффити маскировали трещины, доски, прибитые вместо окон, и грязь, от которой побурели стены. Но меня буквально ошарашило короткое сочетание слов, вырисованное с особым тщанием под одним из подоконников:
– А чего ты ожидала? – ответил Зит. – Контрабандисты не отличаются честолюбием.
– Все равно нам от них бы проку не было, – заявил Эттрек. – Контакты только у Зита.
– А вы, видимо, о фруктовой контрабанде, да? – Зит бросил на меня вопросительный взгляд.
– Да, – решила я не вдаваться в подробности.
– Похоже, сейчас – самое время объяснить, для чего вам понадобилась кучка фруктов, – потребовал Зит.
– Время-то,
Я вынула флакон с болеутоляющим из узелка, закрепленного на боку, и опрокинула его содержимое в глотку. Это зелье было из «бракованной» партии Акоса. Он не слукавил, обозвав ее так: снадобье даже близко не могло сравниться с любым другим обезболивающим, но это было лучше, чем совсем ничего.
Растения, проросшие сквозь трещины в разломанном полу, стали намного выше, чем были, когда мы покидали это место. По стенам начали расползаться лозы и, куда бы я ни глянула – повсюду виднелись пятна цветастых дикорастущих цветков.
Мне внезапно потребовалось уединение. Я выскользнула на лестничную клетку, где впервые демонстрировала Акосу, как управляю своим токодаром. Я прислонилась спиной к стене и сползла по ней вниз, позволив себе разрыдаться.
Чуть позже Тека раздобыла бутыль забродившего фруктового сока в кабинете владельца, что проживал здесь еще до того, как здание было разрушено. Мы решили опрокинуть по стакану, чтобы слегка успокоиться и немного вздремнуть.
Сифа провозгласила тувенский тост в переводе на шотетский:
– Во имя свершенных деяний, совершаемых и тех, что нас ожидают!
Я осушила стакан.
46
В своих горестных воспоминаниях Акос не замечал, как ускользает время. Как масло растекается по воде. Внезапно исчезаешь из собственной жизни, бездействуешь.
Хотел бы он вот так исчезнуть.
Но сейчас каждый тик и час тянулись целую вечность. Поутру заглянул Вакрез. С пустым взглядом он проверил пульс на запястье Акоса и удалился. Акос лишь на миг почувствовал прохладу и липкость рук Вакреза.
Прошло несколько дней, прежде чем Акоса снова притащили на свидание с Лазметом. На сей раз оно проходило в Оружейном зале – месте, где Акос узнал о своей судьбе. В действительности судьба оказалась не его, но она долгие сезоны была его тяжкой ношей. «Не слушай свое сердце» – вот что внушала Акосу судьба. За то он ее и возненавидел.
Теперь он осознавал, что, вероятно, во всем этом был смысл.