Судьба

Я уже и забыла, насколько он высок. Несмотря на то что я была выше среднестатистической женщины, отец нависал надо мною, как и Ризек в свое время. Бледнокожий, он в зеленых отсветах походил на разлагающийся труп.

– Зная твое воспитание, я рассчитывал, что ты предпочтешь действовать более изысканно, – посетовал Лазмет.

– Меня слишком ограничивали, – ответила я. – Поверь, будь моя воля, я бы завернула в шелк лезвие матери и затолкнула его в твой глаз.

Отец «отпустил» меня. Моя рука резко опустилась вниз, и я выпрямилась. Я вспомнила, как вращать глазами, и метнула взгляд на Акоса, который сидел за столом, как статуя.

Он пробыл в особняке всего две недели, если верить Аре, но изменения уже были налицо. Акос всегда был худ, но теперь его лицо совершенно иссохло, а если бы он поднялся, вероятно, я бы увидела, что маленький животик, который делал линию его талии плавной, исчез. Костяшки выпирали на запястьях, напоминая маленькие камешки. Кожа Акоса была бледнее бледного и в таких же зеленых бликах, как у отца. Вид у нее был неухоженный, будто Акос не утруждался принимать душ в течение нескольких дней.

Все мое нутро изнывало от голода, сочувствия и… тоски. Да. Даже когда я находилась здесь и смотрела на него. Теперь я знала, что Акос бросил меня не ради того, чтобы воротиться домой и дожидаться, пока горе войны затмит гнев на него. Проникать сюда было безумием, но это, по крайней мере, могло сойти за достойное намерение.

Я глядела на Акоса в надежде хоть на какое-то подтверждение того, что он меня замечает. Но никакой ответной реакции не следовало. Акос напоминал Айджу в тот день, когда Ризек впервые обменялся с ним воспоминаниями. Он будто не понимал, кто я и где он вообще находится. Словно его разбили, а после склеили неверно.

– Припоминаю высказывание одного шотетского священника, которое, как мне кажется, отлично подходит под ситуацию. – Лазмет раскрутил лезвие на ладони, подбросил, поймал за рукоять и протянул его мне.

От противного ощущения, сопровождавшего повторное проникновение в мою голову, я стиснула зубы. Рука вытянулась вперед, а пальцы обхватили рукоять ток-клинка.

– Бери в руки клинок лишь тогда, когда готов от него умереть, – повторил Лазмет слова священнослужителя.

Я содрогнулась всем телом, когда осознала, что хочет провернуть отец. Я сопротивлялась всеми силами, но руки крепко сцепили рукоять и развернули лезвие к животу. Лазмет не обездвижил мой рот лишь для того, чтобы насладиться воплями. В этом у меня сомнений не было.

– Акос! – отчаянно закричала я. – Дотронься до него!

– Токодар моего сына временно неактивен, – сообщил Лазмет замечательную новость. – Конечно, я не запрещаю ему попытаться.

Акос не двигался. Я заметила, как он справился с комом в горле, и наконец пристально посмотрел на меня.

– Это бессмысленно, – отказался Акос.

Руки надавили на нож, и его острие уперлось мне в живот. Почему-то я всегда предрекала себе такую смерть – по воле моей семьи, на конце собственного клинка…

Хоть я и была готова к такому повороту и даже ожидала его, я отказывалась принимать происходящее.

Меня вдруг осенило, что Лазмет контролирует мои мышцы, но не мой токодар. Несмотря на то что я не мастерски с ним управлялась, я знала, что он жаждал поделиться собою, как и всегда, поглощая все на пути. Даже если это была я сама. Когда я была маленькой, доктор сказал маме, что мой токодар являлся отражением того, чего я и другие люди, по моему разумению, заслуживали. Боли. Возможно, это было правдой. А сейчас я начинала осознавать, что не так уж я ее и заслуживала, как мне казалось ранее. А еще я свято верила лишь в одно: никто в целой галактике не заслуживал боли больше, чем этот старикан напротив меня.

Я не стала при помощи тоненького дрожащего усика проверять, работает ли мой токодар. В одночасье я устремила всю его мощь без остатка на Лазмета Ноавека, и черное облако поглотило старика, подобно рою букашек. Он не мог сдерживать вопли, позабыв об аристократичной горделивости. Нож прекратил двигаться по направлению ко мне, но отстранить его у меня все еще не получалось.

Послышался звонкий треск – одна из банок, выстроенных на полке у стены, взорвалась, словно воздушный шар, забрызгав пол содержимым. Еще один сосуд последовал примеру первого. Вскоре воздух прорезала вонь долго хранившейся плоти, а зеленое освещение зала сменилось на белое. Пол стал скользким, а белые комочки катались туда-сюда. Верчение в моем мозгу прекратилось, и чьи-то руки схватили меня за плечи и потащили за собой.

– Нет! – завопила я.

Я почти… почти его прикончила…

Но руки затянули меня в потайной коридор, и я смекнула, что рваться обратно не стоит. Вместо этого я бросилась вперед – за подпрыгивающим хвостиком Эттрека, который меня и утащил. Мы неслись во тьме, а вопли моего отца нас преследовали. Я преодолела прыжком пол лестничного пролета, о встрече с которым знала заранее, и вписалась в крутой поворот. На выходе, в кухне, с обезумевшими голубыми глазами ожидала Има Зетсивис.

– Скорее! – прокричала она.