Читаем Суд королевской скамьи полностью

— Заявление защиты подлежит удовлетворению. Медицинский регистрационный журнал Ядвигского концентрационного лагеря принимается в качестве вещественного доказательства под соответствующим номером. Учитывая положение истца, я объявляю перерыв на два часа, чтобы его сторона могла изучить данный документ и соответствующим образом подготовить свою защиту.

С этими словами он покинул зал суда.

Гром грянул! Хайсмит был ошеломлен. Судья сказал «подготовить свою защиту». Доктор Адам Кельно, обвинитель, стал обвиняемым даже в глазах судьи.

35

Сэр Адам Кельно торопливо вошел в помещение, где Роберт Хайсмит, Честер Дикс, Ричард Смидди и полдюжины их помощников лихорадочно изучали фотокопии журнала, сверяя их с текстом вопросов, которые предполагал задать Баннистер. Встречен он был с нескрываемой холодностью.

— Это было так давно, — прошептал он. — И что-то случилось с моей памятью. Все эти годы я жил в какой-то полуамнезии. Я так много забыл. Соботник хранил этот журнал. Он мог подделать записи, свидетельствующие против меня. Как правило, я не видел, что мне приходилось подписывать.

— Сэр Адам, — сухо сказал Хайсмит, — вам придется предстать в качестве свидетеля.

— Я не могу.

— Вы должны, — раздраженно ответил Хайсмит. — У вас нет выбора.

Адам Кельно так и не смог полностью прийти в себя. Он был растерян, когда, поднявшись на возвышение для свидетелей, выслушал напоминание судьи Гилроя, что принесенная им клятва говорить правду и только правду по-прежнему сохраняет свою силу. Перед ним, так же как и перед судьей и членами суда присяжных, лежали фотокопии отдельных страниц журнала. Баннистер попросил помощника представить Адаму Кельно оригинал. Он смотрел на него, все еще не веря своим глазам.

— Является ли представленное вам доказательство в самом деле медицинским регистрационным журналом Ядвигского концентрационного лагеря, охватывающим период в пять последних месяцев 1943 года?

— Думаю, что да.

— Говорите погромче, сэр Адам, — сказал судья.

— Да... да.. так и есть.

— Готов ли мой ученый друг признать, что фотокопии, имеющиеся в его распоряжении и представленные суду, являются точными репродукциями соответствующих страниц журнала?

— Признаю, — сказал Хайсмит.

— В стремлении облегчить задачу суда, мы позволили себе копировать на один лист по две страницы из журнала. Я попросил бы вас открыть лист, на котором размещены страницы пятьдесят и пятьдесят один. Слева направо мы видим одиннадцать различных колонок, Первая фиксирует порядковый номер операции, и, руководствуясь этим указанием, мы видим, но их число достигает более восемнадцати тысяч. Вторая колонка говорит о дате. Что включает в себя третья колонка?

— Вытатуированный номер пациента.

— Да, а дальше следует его имя и диагноз заболевания. Правильно?

— Ла.

— Мы рассмотрели первую половину листа и обратимся к странице журнала номер пятьдесят один. Что находится в левой колонке этой страницы?

— Краткое описание оперативного вмешательства.

— И в следующей?

Кельно не ответил. Баннистер повторил вопрос и получил в ответ лишь невнятное бормотание.

— Не содержит ли она имя хирурга, а следующая — имя того, кто ему ассистировал?

— Содержит.

— И следующая. Объясните милорду и присяжным, что она означает.

— Это...

— Ну?

— Имя анестезиолога.

— Анестезиолога, — повторил Баннистер, повысив голос, что позволял себе крайне редко. — Просмотрите фотокопии и сам журнал, обращая особое внимание на те графы, в которых приводится имя анестезиолога.

Сэр Адам молча пролистал страницы, а затем поднял затянувшиеся влагой глаза.

— Не замечаете ли вы повсеместного отсутствия анестезиолога? Во всех случаях?

— Как правило, не хватало подготовленных людей.

— Но разве вы сами не свидетельствовали, что часто у вас не было анестезиолога и в таком случае вы сами проводили обезболивание; и это была одна из причин, по которой вы предпочитали спинномозговую инъекцию?

— Я.. но...

— Вы признаете, что, согласно журналу, в каждом случае вы имели или квалифицированного ассистента, пли врача, имеющего возможность проводить анестезию?

— Да, это так.

— Значит, вы говорили неправду в своих показаниях?

— В этом пункте память меня подвела.

О Господи, подумал Эйб, нет, я не получаю удовольствия от этого зрелища. Пользуясь скальпелем закона, Томас Баннистер сейчас разбирает его по частям, но я не чувствую ни торжества, ни наслаждения местью.

— Давайте двинемся к следующей колонке. Я вижу слово «нейрокрин». Говорит ли оно о том лекарстве, которое было введено в спинномозговой канал?

— Да.

— И последняя колонка отдана примечаниям.

— Да.

— Вашим ли почерком заполнены колонки на страницах пятьдесят и пятьдесят один и ваша ли подпись стоит в колонке, озаглавленной «Хирург»?

— Да.

— Внимательно изучая журнал, видите ли вы где-нибудь имя доктора Тесслара как хирурга или ассистента?

— Наверно, ему удалось скрыть свое участие.

— Каким образом? Вы были его начальником. Вы постоянно общались с Воссом и Фленсбергом, в качестве помощника которых вы себя представили. Как он мог скрыть свою роль?

— Не знаю. Он был очень хитрым.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза