Субъект. Часть первая

Но занесение в черный список всех этих часто встречаемых, сосредоточившихся в нервный импульс алгоритмов информации, было делом непростым и долгим, требующим неоднократных подтверждений со стороны центральной нервной системы и уверенности, одобренной огромной базой данных, то есть опытом. Ведь успешно проигнорированный сигнал, порой, может стоить организму его жизни. Как и избыточное расточительство на анализ всего хаоса информации так же может толкнуть к смерти от истощения и сумасшествия, проявившего себя в самый неподходящий момент, когда надо бежать или обороняться. И потому мозг, эта бесконечно рациональная машина, ищет тонкую и плавающую грань между жизнеобеспечительным восприятием исключительно важных раздражителей в мире и мусором, который стоило бы отсеивать еще на подлете, даже не снисходя до него своим энергозатратным вниманием. Следовательно, логичным решением здесь было поручить это низшим и древним слоям мозга, то есть, инстинктам.

Но как только рокот перфоратора, этот не такой уж и часто встречаемый звук, даже несмотря на ежедневные упорствования ублюдка, как он мог быть воспринят как безопасный и не требующий внимания сигнал, как если бы речь шла о пении кружащих в небе птиц? Почему я не подорвался от входящего звонка на телефоне, тем более что подобная закономерность частот, тональность и высота звука занесены буквально у каждого современного человека в список условных рефлексов?

И почему каждый из этих уверенно проигнорированных сном звуков врывался в мои уши внезапно? Именно врывался, как музыка из сабвуфера, чей кабель был испорчен и работал через раз. Это не было переключением внимания, напоминающим тебе о монотонном гуле рядом работающего завода, это было волной механических колебаний среды, что хлещет, стоит удерживающим ее шлюзам открыться.

Ретикулярная формация тут явно не причем. Видимо, звуки не игнорировались, а попросту останавливались. Власть над материей, что чутко вслушивается в капризные отголоски предпочтений моего Я, которое, в свою очередь, не желало вслушиваться во все то, что его отвлекало.

Если мне был подвластен воздух, а также дистанции между группами частиц, что его образуют, скорость их соударений и даже само право их фильтровать от смога, затхлости и прочих вредных и неугодных носу соединений, если я был способен дистанционно абсорбировать еду, то почему не допустить, что эти самые частицы я могу банально заставить замереть. А звук как раз и был ничем иным, как упругими волнами океана движущихся частиц, которые я мог вынудить по моему велению рассеяться.

Я все стоял позади своего кота, чьи уши в разведческом азарте поворачивались, словно локаторы, жадно улавливающие следы присутствия противника. Выходит, пока бодрствую, его я слышу. Но стоит мне только уснуть или заняться чем-то таким, что мозг сочтет наиболее приоритетным по отношению к аудиальному мусору, то коту до меня уже не достучаться. Точно так же и звук и все то, что распространялось от меня, я поневоле держал в узде, когда желал сохранять статус своего аудиального и обонятельного отсутствия.

Я коснулся кошачьего загривка. Животное, в один миг ощетинившись, отпрыгнуло с взъерошенной в вопросительный знак спиной. Из пасти послышались раскаты рыка. Но уже спустя секунду его сморщенная мордашка разгладилась, а шерсть опала. Он неуверенно заурчал и, понюхав мою руку, потерся об нее своим рыжим и массивным лбом. Я не смог сдержать улыбки и принялся ласкать, чесать, топорщить его шерстку.

– Эх ты, – с шутливым укором протянул я, – проворонил мимо ушей лазутчика. А они так не играют. Нож в спину – и дело с концом.

Кот не придал этому значения, а лишь сладко потянулся всем телом, обнажая беззащитный живот. Внезапно он насторожился, тут же принял обычную, упругую позу. Его уши повернулись в сторону смежной стены – за ней шмыгнули носом, затем раздались шаги поднявшегося с кровати соседа. В коридоре вспыхнул свет. Решительно сдвинув брови, я направился к нему.

– Привет, – невнятно произнес он, сонно потирая свои глаза, – что-то я не слышал, как ты зашел. Давно дома?

– Недавно, – процедил я, – я тебе…

– Ты мне звонил, – перебил он меня, – по какому поводу?

– Ты брал…

Внезапно я мысленно споткнулся. А что, если…

Моей обнаруженной улике предшествовал припадок. А ведь эпилептический припадок вызывает судороги, спазмы мышц и их сокращение. А что если в момент приступа, мои беспорядочные возбудительные сигналы гуляют не только в мышцах, но и… в окружающей среде?

Одежда, соскользнувшая со стоек. Картина, сверзнувшаяся с торчащего из стены штыря. Возможно, ублюдок с дрелью не такая уж и мразь, однако вопросом это все еще оставалось спорным…

Но не было сомнений, что паспорт, по-настоящему нужный только мне, скорее всего и был сдвинут мной самим же, но никак не попавшим под подозрение соседом.

– Ну?..

– Ты брал показания счетчиков электроэнергии и воды? – сглотнув невысказанное, поинтересовался я, – арендодатели хотели знать.

– Не брал, – сощурившись, произнес он и, развернувшись, направился в ванну.