Суббота навсегда

В ярком свете дня хуанитку было бы точно не узнать. Балахон — не иначе как с плеча Видриеры, голова, обмотанная платком до самых глаз на манер черных конников — все это при свете дня увлекало мысль в ложном направлении, выдавая хуанитку за маленького бомжа, из тех, что живут подаянием и кутаются в первое попавшееся. Но в кромешной тьме ее выдавал голос.

— Как ты меня нашла? А ежели ты с хвостом?

— Ах, сеньор кабальеро! Да отродясь я с дьяволом не путалась… Это Альдо-слепой сказал мне, что видел вашу милость здесь… А вы — «хвост». Откуда у меня хвосту взяться? Сами подумайте, что говорите. От вашей милости такое слушать не заслужила. Под пыткой…

— Дура! Я говорю, тебя стрельцы не выследили?

— Меня? — Хуанитка расхохоталась, как хохочет только их порода (Аргуэльо, например — когда дристанула в Эдмондо пирогом). — Сеньор, говорят, на шпагах с братцем своим дрался и проткнул, покуда хуаниточка ваша моталась к Севильянцу.

— К Севильянцу?

В ответ пение:

Ла-ла…

Косая девка, ла-ла-ла…

— Что, что она?

Косая астурийка, ла-ла-ла,

Ты миленького никому не выдашь…

Ты с бантиком на шее, ла-ла-ла,

Красотка стережет

Твой длинный язычок…

— Ты можешь нормально объяснить?

Нет, ла-ла-ла…

— Говоришь, Алонсо… убит?

Ла-ла-ла! Убит.

Продолжает петь:

Убит братцем братец,

Сестрицей сестрица,

Ла-ла-ла, в таверну смерть влетела красной птицей,

Ла-ла-ла, жизнь хуанитки, как черные кони, быстра.

Разлука с миленьким нам хуже костра,

Ла-ла!

А с ним восторг краснопламенный…

— Вот накаркаешь себе!..

— Себе? Ла-ла-ла… (Совсем на другой лад, молитвенным распевом.)

Словно свечи Божии,

мы с тобой

затеплимся…

— Что ты несешь? Заткнись!

Продолжает (в ритме сегедильи):

Ла-ла-ла,

Гордый братец твой сражен клинком измены,

Труп его бренный

Лежит непогребенный,

Ла-ла-ла!

И воронье над ним кружится —

Крови мертвой напиться,

Ла-ла-ла!

— Я сейчас из тебя кишки…

— Без шпаги кавалер мне не страшен, ла-ла-ла! Ему не проколоть меня без шпаги… Ха-ха-ха!.. Иди, зови всех стрельцов своего бати! Кричи! Только тебя одного по всей… по всему Толедо и ищут.

Эдмондо изо всех сил сжал ладонями ушные раковины, чтоб не слушать, но и сквозь морской гул ДОНОСИЛОСЬ:

Бренный… непогребенный…

А смерть все выходит и входит

И никак не уйдет

Из таверны…

— Сомкни же челюсти, наконец!

Он хотел ее схватить, но она была верткой, как дьявол — в «Севильянце» ее тоже не поймали.

— Пойдемте, ваша милость, кинемся в ножки вашему батюшке. Хуан Быстрый обвенчает нас. В огне и пламени. Наш хуанитский век короток. Звонят колокола Сан-Томе, хуанитка с коррехидорским сыном на глазах у всего Толедо приимет венец славы вечныя.

Крупное «драже» било Эдмондо. Так в тропический ливень под барабанным боем струй дрожит и клонится лист к траве — конечному знаменателю всякой жизни и всяческого существования. Конец — слово, за которым все ею порастет. Не страх, скорее оторопь взяла Эдмондо. Аутодафе? Что за галиматья! С какой стати! (Еще «Процесс» Кафки не был состряпан.) Но исступленность ее чувств, безумие мечты — чтоб так было, это гальванизировало его волю к сопротивлению. То был последний рывок к жизни, после чего уже перестают бороться, натягивают на голову простыню, которая вот-вот намокнет кровью.

Он проговорил с усилием:

— Иди к родимой, проникни к ней незаметно. Она спасет меня. Я отправлюсь в Индию. Иди! Я возьму тебя с собой.

На это хуанитка, позабыв свои нероновские восторги, издала боевой клич аборигенов тех мест, куда ей было обещано путешествие:

Лала-ла-ла, ну берегись!

Мой кастаньет беззубым стал?

Лала-ла-ла, он тверже скал,

О, Сьерра мия!

Оле! Хе-хо! А-а-а-э!

И смылась.

Эдмондо остался один. Верней, полагал, что — один.

Дельта I

Как река разливается на несколько рукавов, прежде чем впасть в Великое море, так расщепилось действие. Но если кормчему достаточно избрать один из протоков — кратчайший, безопаснейший, живописнейший — то рассказчик, чтобы попасть к месту назначения, вынужден пройти их все, и лишь порядок прохождения дается ему на выбор.

Дона Мария не находила себе места в тревоге за сына, тогда как к ней летела весточка с хуаниткой в клюве, в смысле наоборот, при том что дон Педро уже побывал в пирожковой «Гандуль» и возвратился к Севильянцу всяко не для того, чтобы проведать Алонсо, но для основательного разговора с мнимым отцом Констанции; в результате пути хуанитки и хустисии втайне от последнего пересекутся в доме коррехидора — которому дон Педро сообщает обещанный мотив. Между тем Эдмондо в своем убежище от надежды переходит к отчаянию, ибо ему является призрак.

И коль скоро по всем этим сюжетам нам одновременно не проплыть, приходится решать, в каком порядке это делать целесообразней. В принципе, очередность явствует из вышесказанного.

I. ВЕСТОЧКА В КЛЮВЕ