Sub specie aeternitatis

Об «идеалистах» очень много писали2'. Полемика против «идеалистов» является почти единственной духовной пищей, которую некоторые журналы вот уже несколько лет преподносят своим читателям. Полемикой против «идеализма» некоторые начинающие писатели приобрели себе своеобразную известность. «Идеалисты» давали темы своим противникам, наталкивали их на такие вопросы, до которых самостоятельно они бы никогда не додумались, превратили их чуть ни в философов и эстетиков. И все это исключительно во имя искоренения ненавистного и вредного «идеалистического» направления. Марксизм, представленный в наших журналах, носит на себе явные следы упадка, направления отживающего и с криком хватающегося за соломинку. Такой соломинкой является и эмпириокритицизм, и социально-обезвреженное и опошленное ницшеанство, и все эти бессодержательные, чисто словесные гимны жизни. Было когда-то великое учение, могучее и славное, и мы находились под его гипнотической властью. То был классический марксизм и в нем трепетали творческие силы. Н6 марксизм, родившийся в особую, уже пройденную, историческую эпоху, состарился и одряхлел, он не. может уже играть творческой роли в создании духовной культуры нашего времени. Эпигоны этого учения стараются залатать его ветхие одежды, но заплатки эти делают из материи совершенно не подходящей, совсем чуждой. Каковы бы ни были философские или научные качества эмпириокритицизма Авенариуса, одно несомненно: К марксизму он не имеет никакого отношения. Наши вырождающиеся марксисты схватились за модную философию, потому что без философии по нынешним временам обойтись нельзя, а старая философия марксизма разложилась окончательно. Столь же чужды духу марксизма новейшие натуралистические попытки растворить социальные краски в энергетической метафизике. Явилась также потребность приукрасить скучную и серую теорию опошленным ницшеанством и даже легким обезвреженным декадентством. Тут наши последние марксисты уже явно плетутся в хвосте духа времени и производят довольно комическое впечатление. Выжившие еще представители классического марксизма, вернее рыцари, окаменевшие в своей неподвижности, должны хмурить брови и с враждой и страхом смотреть на все эти новшества, Их голоса, к сожалению, не доходят до наших журналов к потому все эти quasi-марксистские органы так ничтожны, так бесцветны. Подобно паразитам они питаются соками «идеализма» и претворяют эти соки в легкую позитивистическую кашицу, которой пытаются нас уничтожить.

Должен оговориться, чтобы не вышло недоразумения. Практическое 'движение, связанное с марксизмом, имеет огромные задачи, оно очень жизненно и значение его я оцениваю очень высоко. Речь идет о теории марксизма, о значении марксизма в духовной культуре, в современных исканиях, в определении ценного содержания жизни. Тут и обнаруживается полнейшее бессилие и немощь, Мы любим жизнь, боготворим ее, жизнь высшее благо, высшая цель, высший критерий добра и зла, хором кричат все эти представители последних дней марксизма и стараются нарумянить и набелить старую разлагающуюся теорию. Как бесцветно и бескровно, умеренно и благоразумно все это по сравнению с красочной, сочной и дерзновенной хвалой радости жизни одного из самых интересных, даровитых и значительных писателей нашего времени — В. В- Розанова, Никто не посягает на практическую добродетель эмпириокритичес- ких и аморалистических марксистов, но поэзия жизни не их дело.

«Идеалисты» не отвечали своим «критикам», вызова не приняли. Напрасно критики суетились и волновались, стараясь вызвать нас на полемику. Тут не было со стороны «идеалистов» заговора, это был результат естественных и непосредственных чувств, на которых сошлись очень многие. Охоты не было возражать на все эти полемические упражнения, не вдохновляла «критика», скучно было даже читать все это, а не только отвечать. Но пора уже принципиально высказаться о полемике вообще и о наших полемических нравах в частности.

С давнего времени царят в нашей журнальной литературе очень жестокие полемические нравы. В этом взаимном поедании сказалась вся наша некультурность, тут было и полное неуважение к читателю и нарушение эстетической меры, столь характерное для нас пренебрежение изяществом. Облагородить наши литературные нравы, привить более аристократические манеры было бы немаловажной культурной задачей. Мы прекрасно понимаем, что грубость, нетерпимость и отсутствие настоящей внутренней свободы в нашей журналистике обусловлены особыми причинами; той напряженной атмосферой, в которой приходится жить русскому писателю. Существующий порядок вещей развивает болезненную подозрительность, одна цензура порождает другую, одно насилие порождает другое насилие, одна казенщина — другую казенщину. Ответственность за это духовное калечество русской интеллигенции падает на темные, давящие, властвующие силы русского общества. Но пора наконец отетоять духовную свободу, право творчества от посягательства всякого рода казенщины, всякого рода шаблонов, монополизирующих передовую мысль.