Sub specie aeternitatis

Я еще раз хочу повторить в связи с Чичериным то, что говорил по поводу Михайловского. Индивидуализм Чичерина хотя и идеалистический, но вместе с тем и чисто рационалистический. Это философская декларация прав безличной, общей, разумной личности. Для чичеринского идеализма, как и для позитивизма Михайловского, существует только рациональная сторона личности, его интересует только общая разумная природа. Но ведь властно заявляют о своих правах и иррациональные стороны личности, которые и делают ее индивидуальностью. Индивидуальное человеческое существо не только требует разумных прав, общих для всех, но и жаждет разорвать грани рационализированного мира. И мы хотели бы написать «декларацию прав» конкретного индивидуального духа, взятого во всей целостности его природы, не рассеченного рационально и переживающего в мистическом, сверхразумном опыте трансцендентную глубину бытия. Это было бы вызовом не только социальной, но и духовной буржуазности нашего мира, предугадыванием духовного обновления, которое совершается только религиозным движением. А теперь резюмирую наше отношение к Михайловскому и Чичерину, на которых мы хотели определить себя.

В философском отношении нам ближе Чичерин, в социальном — Михайловский. И того, и другого мы высоко ценим, и многому у них готовы поучиться, но оба они принадлежали к старым направлениям, каждый из них был по-своему консерватором и боролся с новыми течениями. Чичерин боялся роста демократии, Михайловский со страхом и подозрением смотрел на иррациональные стремления, на мистические искания новых поколений. Мы думаем, что будущее принадлежит именно мистицизму и демократии. Социальная демократия на почве позитивизма должна привести к величайшей пошлости, к угашению духа, но она же может создать самую тонкую духовную аристократию, если сознает наконец себя лишь средством для далеких, мистических целей человеческой жизни, которые отрицает наш малый ограниченный разум, но признает наш большой бесконечный разум.

В общественной программе нашей мы примыкаем к освободительным и демократическим заветам нашей интеллигенции, но даем другое философское обоснование и настаиваем, по характеру переживаемого нами момента, на резко правовой формулировке наших общественных требований. Самые различные общественные силы должны сойтись сейчас на громком требовании права. И это будет исторический экзамен для нашей интеллигенции. Мы призываем сознавшие свое человеческое достоинство общественные силы сосредоточить свое внимание и свою энергию на коренном вопросе русской жизни, но перспективы у нас далекие, и мы никогда не примиримся с буржуазным обществом и тем буржуазным духом, который не преодолели даже самые крайние борцы за новый социальный строй. И будем помнить, что предательство принципов свободы, так нагло совершенное в Западной Европе, должно найти в нас самый решительный отпор. Но мы должны идти еще дальше тех, которые этот отпор готовят, мы не должны допустить, чтобы духовная свобода и сознание конечных целей жизни были преданы, бдош променяны на социальное благополучие, чтобы мы оказались духовно нищими в тот час, когда придет к нам социальное обновление. И мы не уступим нашим друзьям-врагам грядущего царства духа, как не уступим буржуазии царства социальной демократии.

ОТВЕТ КРИТИКАМ

(О полемике. «Идеализм» и наука. — «Идеализм» и свобода. — Отношения «идеализма» к переживаемому нами моменту. — Группировка общественных направлений)[92]