Стылый ветер

– Послушайте, Мария:

Благословен день, месяц, лето, час
И миг, когда мой взор те очи встретил!
Благословен тот край и дол тот светел,
Где пленником я стал прекрасных глаз!

«О боже! Этот испанский акцент и совершенно несуразный, с подвываниями, способ декламации... По легенде, баронесса Мария фон Маутендорф с трудом понимает итальянские слова. Он и сам в итальянском не ас. Довольно глупо с его стороны читать мне это. Пожалуй, было бы лучше, если бы я действительно не понимала ни слова...»

Благословенна боль, что в первый раз
Я ощутил, когда и не приметил,
Как глубоко пронзен стрелой...

Он запнулся и зашевелил беззвучно губами, водя пальцем по листу.

«Ну вот. Он и читает-то с трудом... За что так страдает Петрарка? Он разве для того писал эти стихи, чтобы всякие солдафоны...»

Родриго тем временем, разобравшись в запятых, победно махнул рукой, словно сразил противника шпагой.

...Как глубоко пронзен стрелой, что метил
Мне в сердце бог, тайком разящий нас!

«О, как бы перекосило Ахмета, если бы он узрел сейчас меня в таком обществе!»

Благословенны жалобы и стоны,
Какими оглашал я сон дубрав,
Будя отзвучья именем Мадонны!..[11]

– Так вы взялись это читать из-за имени?

– О да, донна Мария. Мне кажется, поэт посвятил это именно вам.

– Боюсь, вы не правы, – улыбнулась Ольга. – У него наверняка была подружка Мария. Каждая пятая в этой стране носит такое имя.

– Но применительно к вам, сударыня, Мария звучит как-то особенно...

– Да уж, – вздохнула Ольга.

«Да уж. Он тебя, дорогуша, кажется, уел, сам того не заметив. Кстати, надо напомнить ему про Венецию. У меня нет времени торчать тут, в захолустье…»

– А вы, баронесса, когда-нибудь видели море?

– Увы, ни разу, – Ольга грустно вздохнула. Почти непритворно.

– Так в чем же дело?.. Сидеть здесь, в этом богом забытом местечке, нет никакого смысла, – просиял дон Родриго. – Поедем к морю. В Венецию! Там настоящая жизнь. – Он мечтательно закатил глаза. – Познакомлю вас с друзьями. У меня много влиятельных знакомых...

– А как же ваша служба, Родриго? Ведь вы же рассказывали мне, как трудно продвигается формирование полка. Разве можно все бросить и...

– Пустое! – махнул он рукой. – Берталуччо прекрасно справится и без меня... В крайнем случае, задержимся тут еще на неделю. У меня, в конце концов, есть некоторая свобода в действиях. Да и в Венеции надо кое-что прикупить для снабжения полка. Сегодня же все и устрою! – Он решительно тряхнул головой. – Если все выйдет по-моему, а все выйдет именно так, то завтра же... Нет, сегодня уже мы поедем.

Ольга, очаровательно улыбаясь, кивала в ответ, слушая Родриго, и поглядывала по сторонам. Улицы итальянского города, пусть и небольшого, были для нее внове. Язык, манера поведения, жесты, одежда – все здесь было иное, чем в Граце. Даже склока возницы и перегородившего ему дорогу своей тележкой торговца овощами казалась похожей на спектакль «из жизни итальянцев».

Она вдруг заметила в толпе знакомое лицо и обмерла.

«Тэрцо!»

Он смотрел на нее не отрывая глаз. С другой стороны улицы. Албанец давно уже стоял там, надвинув на глаза шляпу от солнца и завернувшись в какой-то выцветший плащ.

«Неужели и Ахмет тоже здесь?.. Передумал?»

– Что случилось? Мария! – Дон Родриго нежно взял ее за плечи. – Вы так побледнели, словно увидели призрак.

Она, вздрогнув, отстранилась.

– Нет. Ничего... Солнце. У вас в Италии очень жаркое солнце.

– Да что ж вы, – всплеснул Родриго руками. – Пончес, Верески! Зонт сюда, быстро... Холодной воды несите. Бегом!

– Не надо, – покачала головой Ольга. – Мне сейчас лучше в тенек. Полежу немножко... Все само пройдет. Только оставьте меня в покое.

Она снова посмотрела туда, где стоял Тэрцо. Никого.

– Ну хорошо, хорошо... Пончес, Альваро, Винченца – сопровождайте донну домой. А я сейчас же заеду к мошеннику Берталуччо, все устрою с нашим отъездом.

Деревянный потолок. Паутина в углу.

– Слава богу, очнулся.

Над ним склонилось печальное женское лицо.