Стужа

— Сыт крупицей, пьян водицей.

У Гришухи белки глаз огромные, неподвижные, по щекам не то короста, не то щетина. И слезы…

Барсук штыком цепляет гильзы и сбрасывает с настила. Штык снял с винтовки Славки Ходышева. Подшлемник у Ефима грязной юбкой на башке. Личико под ним тощее, замурзанное.

Не стреляем, да и на кой… Тихо. Везде тихо. Шальные выстрелы не в счет.

Вода вдруг ушла. Подшибаю подпорки. Пролет ложится на дно. В ответ с каким-то придыханием чавкает грязь. Гришуха вздрагивает, шепчет что-то. Ну шарахнула тогда мина! До сих пор тело настеганное… Барсук рыгает, после сморкается, винтовка меж колен.

— Слыхали, как раненый звал? — спрашивает Гришуха и кивает в сторону Ункова. — А кто?

— У тебя в декабре день рождения? — спрашивает меня Ефим.

— Двадцать третьего, — отвечаю.

— И на таких салагах держится оборона. Нагребли по району недомерков — и на, Родина-мать, красноармейцев: сейчас побегут фрицы.

— Салагами будем не долго, — перебиваю его.

Ветерок влажный, ласковый. Лишь он и не таится.

Подлый покой. Нет от него облегчения.

Ракеты круто взмывают в небо из немецкой траншеи. И долго не гаснут. Что ж это за праздник, а?! Свету сколько! Диво-то…

— …Открытое комсомольское собрание считаю открытым, — объявляет Яшка Гольдман. — Повестка дня: «Задача комсомольцев в наступлении». Слово для доклада имеет начальник штаба батальона товарищ старший лейтенант Луговкин.

Яшка до фронта по райкому комсомола работал. И здесь в комсоргах. Грамотный парень, но в очках. Сам долгоногий, присутуленный, чернющая щетина до самых глаз.

По склону противотанкового рва утрамбовалась почти вся рота: в рост, на корточках, винтовки частоколом. В траншее — пулеметные расчеты да караульные.

Ракетного света и досюда хватает. Ров за самым гребнем косогора, от траншеи метрах в трехстах, может, подальше — утверждать не берусь.

Каждое слово начштаба ловим:

— …Снабжаются фашистские войска по железной дороге Минск — Вязьма — Гжатск. Приказано перерезать коммуникацию…

В наступление! Значит, на пули! Вроде ждал, а услыхал — не по себе. Ладони вмиг мокрые. Залихорадило. Сидеть в пытку: ну вскочить бы, расправиться, походить!.. Братва зашумела, завозилась. А я сжимаю винтовку, терплю. Это ж бежать по ничейке! Сколько ж там бегали: труп на трупе — а все по траншеям сидим. А мы?! Мы что, лучше?! Как есть, скосят!

Кто-то с издевкой шепчет:

— Чай да сахар вам, бойцы.

Старший лейтенант башкой крутит: мы-то здесь со всех сторон. С ним командир первого взвода младший лейтенант Сидельников, Яшка Гольдман, наш Лотарев и еще незнакомый командир. Этот форменный строевик: выбрит (аж лоснится), усы щеточкой, как у Клима Ворошилова, в шинельке под ремнями. Все на него озираются: начальство, да из кадровых, видать.

Луговкин докладывает торопливо:

— …Сигнал атаки будет продублирован ракетами с командных пунктов командиров всех степеней до ротного включительно. Первая позиция противника — из двух траншей. Они связаны ходами сообщений. Оборона первой позиции построена на ротных узлах сопротивления. Здесь главное препятствие — многоамбразурные дзоты. Ни слева, ни справа их не обойти. На дзоты и пулеметные гнезда будет сосредоточен огонь артиллерии. Время артподготовки — пятнадцать минут. Из траншеи ударят ротные минометы. Разведкой дзоты и системы огня выявлены…

Сбоку от меня Игорь Ушаков — он из второго взвода, тут же Гришуха и Пашков. Ефима нет, часовым оставили. Он за сноровку на особом счету у начальства… Внизу вода плещется: не ров, а целая река — плыть надо, так не преодолеешь. Водная преграда…

Слушаешь начштаба, а сам себя в поле под трассами представляешь. Выходит, одна надежда: бежать шибко, но попробуй по грязи! Эх!..

Начштаба рисует обстановку:

— …Опыт боев семьсот двадцать второго и семьсот двадцать восьмого батальонов показал: сближение с противником для броска в атаку ползком неверно. Успех способны обеспечить лишь внезапность и скорость. Чем расторопней преодолеем ничейную полосу, тем лучше, надежнее для каждого. А заляжем — всех выбьют! Стремительный бросок вперед сократит потери и обеспечит успех. Ударим на «ура».

Пули врассыпную, широко: сорвутся с гребня в темноту, застынут в ней медленными светящимися точками и гаснут, гаснут… Я сам-то на корточках в тени, к передку вполоборота… Атака! В рост побежим, нараспашку перед пулями…

Кто-то шепчет, в ободрение шепчет, видно невмоготу от собрания:

— Живы будем — не помрем.

Каменеем от слов начштаба, на ничейке себя видим, в рост видим…

Начштаба призывает:

— Атаковать решительно! В траншеях — бой гранатный и штыковой, никого не щадить! Один за всех и все за одного! Русские всегда славились штыковым ударом! За нашего вождя, любимого Сталина!