Стук-стук, я твой друг

К счастью, паровозик наконец-то, дотащился до пункта назначения и возвестил об этом захлебнувшимся на половине сигнала гудком. Станция была чисто символической – просто столб с надписью: «Чертокуличинск, 20 км». Это означало, что до дома ещё пилить и пилить пешочком по пыльной дороге. Кирпачек не думал о километрах, не первый раз добираться на своих двоих, да и на пути к дому вырастают крылья – дорога, кажется, становится короче, но его ждал сюрприз.

Только он выбрался из толпы попутчиков, как радостный рёв клаксона привлёк его внимание.

– Сил! Братишка! – Вскричал Кирпачек и кинулся навстречу выпрыгнувшему из машины высокому, широкоплечему вампиру.

– Кирп! – Рявкнул здоровяк в рабочем комбинезоне и кинулся ему на встречу, едва не задушив в драконьих объятьях хрупкого и тонкокостного старшего брата. – Ну, ты там совсем дошёл на учёных харчах! – Прокричал он.

Сил во всём был безудержен. Если он ел – то сметал со стола всё, если ругался – то непременно конфликт заканчивался дракой, а если этот детина чего-то хотел – то добивался обязательно и непременно. Глядя на Сила, губастого и носатого, с крупными чертами лица, никто бы не сказал, что в нём течёт благородная кровь фон Гнорей. Того, что Сил с Кирпом родные братья, посторонний наблюдатель не смог бы и предположить.

– Смотри-ка, автомобиль, – Кирпачек улыбнулся, зная, что вопрос задавать не придётся. Сейчас Сил выложит всё. Расскажет, откуда взялся единственный в этом захолустье мобиль, и о том, как к небывалому новшеству относятся закисшие в провинциальном патриотизме Чертокуличинцы, считавшие, что нет транспорта лучше, чем кентервильское порося. Кирп улыбнулся, подумав о том, сколько раз Силу пришлось поскандалить с отцом, чтобы выбить разрешение на покупку, столь вопиюще нарушающую сложившийся веками жизненный уклад.

– Кирп, да что там мобиль! – Кричал Сил, лихо выворачивая руль то вправо, то влево. Автомобильчик легко проходил крутые повороты засыпанной мерцающими камешками дороги. – Гранит выпросил у отца телевизор, даже не поверишь – жуткохрусталлический! Такой экран – закачаешься. Всё как живое показывает! Ты же знаешь, Гран – папин любимчик, собственно, он мне очень помог выбить разрешение на покупку моего мальчика, – тут Сил с любовью погладил дверцу кабриолета и нажал на клаксон, спугнув стайку летучих мышей. Кирпачек проследил взглядом за улетающими грызунами – одними из немногих животных, каких ещё можно было встретить в провинции. – Телевизор – это вещь! – продолжал восторгаться брат. – Теперь у нас по вечерам собираются все – сразу после проповеди преподобного Лудца. Знаешь, смотрят сериалы. А по мне, – тут брат лукаво подмигнул Кирпачеку, – а по мне, так нет ничего лучше втихую, когда родители спят, посмотреть пару-тройку хороших Лохавудских фильмов. Это что-то, – тут Сил тяжело вздохнул и с неприкрытой завистью в голосе сказал:

– Живут же люди, а мы здесь… как кентервильские порося, в навозе…

И он замолчал, что было, в общем-то, не свойственно этому весельчаку и балагуру.

Кирпачек тоже молчал. В предвкушении встречи с родными он и забыл, как всё плохо в Чертокуличинске. Забыл, какие невероятные усилия приложил сам, чтобы вырваться из этого сонного патриархального мирка. Кирпачеку всегда хотелось летать, а жизнь в Кентервилле вообще, и в Чертокуличинском поместье графа фон Гноря в частности, напоминала удава, ползущего по стекловате. Медленно, трудно, больно – но так же привычно! Эта жизнь вообще не рассматривала полёты: будь то полёт фантазии, полёт души, или – самое страшное для чертокуличинской жизни – полёт мысли.

Дорога пошла вверх, серпантином обнимая невысокую горку, на вершине которой стоял замок, тремя шпилями полуразрушенных башен бросая вызов оставшемуся в стороне двухэтажному городку. Родной дом бывшего студента и родовое гнездо единственного в Чертокуличинске аристократического семейства. Церковь Святого Дракулы тоже находилась на территории поместья, что добавляло престижа и церкви, и пастору Лудцу. Кирпачек вспомнил уроки, которые проводил преподобный Лудц в ледяной, продуваемой сквозняками, классной комнате, и поморщился.

Сил ещё раз вздохнул – и широко, во весь рот, улыбнулся. Красное солнце сверкнуло на его белоснежных клыках, заплясало в круглых, без какого-то намёка на ресницы, глазах. Силик был вспыльчив, но отходчив, мог погрустить, но не долго. Ему вообще было не свойственно уныние.