Сняв с плеч школьный рюкзак, я вытаскиваю из него пластиковый контейнер с остатками ланча: два тоста с фуа-гра и луковым конфи. Кладу их рядом с неподвижно лежащим бродягой.
«Эл, эй, Эл. – Я хлопаю его по щекам. – Открой глаза, прошу тебя».
Это помогает. Эл разлепляет веки и пустым, бессмысленным взглядом смотрит прямо на меня.
«Поешь, – широко улыбнувшись, говорю я, – тебе это необходимо. Ты потерял много крови».
«Ще… щевотыхощотменя?» – выдыхает Эл.
«Хочу, чтобы ты перекусил. Попробуй, это очень вкусно. Всего лишь паштет с луком и хлебом, но уверяю, ты сроду не пробовал такого паштета».
На его лице и пробитом черепе запекшаяся кровь. Пересохшие растрескавшиеся губы. Лоб и шею покрывают крупные капли пота. Эла лихорадит. Он мелко трясется всем телом.
«За что?»
Мне приходится приблизиться к самому его рту, иначе не расслышать эти слова. Я освобождаю руки, положив фонарь на барную стойку, направив луч света немного вверх, чтобы не слепить глаза. Неспешно обхожу все помещение, разглядывая старые, покрытые пылью и паутиной фотографии с запечатленными на них пьяными и веселыми рожами каких-то людей, вероятно, в прошлом завсегдатаев этого места. В левом от входа углу вижу подобие кровати: две деревянных палеты с наброшенным старым матрасом, из которого местами торчат куски поролона. Тут же, у изголовья – небольшая прикроватная тумбочка, вероятно, найденная Элом в ближайшей от его обиталища помойке. В верхнем ее ящике аккуратными стопками лежат вещи: пара футболок и еще что-то, дальше копаться мне не интересно.
Я замечаю дверь в подсобку или, может быть, на кухню. Она еле различима в свете фонаря, который освещает центр помещения и лежащего в этом центре Эла. Дверь завалена барными стульями, да и черт с ней.
Я не тороплюсь, не трогаю его, хотя меня сильно беспокоит, что, пока я рассматриваю старый хлам, Эл может тихонько скончаться и я пропущу этот момент. Наконец мои опасения берут верх, и я возвращаюсь к Элу. Сажусь рядышком на пол, подложив под себя свой рюкзак.
«Ты только не умирай, прошу…» – говорю я жалостным голосом, но тут же замолкаю. Простая, очевидная мысль поражает меня: впервые в жизни мне не нужно притворяться, я могу быть собой.
Я буду возвращаться к нему еще в течение нескольких дней, мы будем болтать о том о сем, и все это время я буду говорить ровным, спокойным, своим голосом.
Спасибо тебе за это, Эл.
Он очнется перед самым моим уходом. Попросит попить. Я снова налью воды в тарелку. Потом он будет задавать дурацкие вопросы, зачем да почему. Попросит отпустить; попросит вызвать «Скорую».
Я облегченно выдыхаю. Он явно набирается сил. Он не умрет, дождется меня.
«Завтра суббота, я приду пораньше. Принесу тебе чего-нибудь вкусного. Что ты любишь?»
«Пожалуйста… мне… мне кажется, у меня проломлен череп… чего ты хочешь?»
Я уже стою у самой двери, когда он это говорит. Взявшись за ручку, я оборачиваюсь и отвечаю:
«Я хочу увидеть, как ты умрешь, Эл».
«Господи, да что происходит?! Развяжи меня, малолетняя сволочь!»
Люди глупы, в который раз убеждаюсь в этом. Прошлым днем мне повезло – он так и не пришел в сознание до этого вечера. Но сегодня все могло закончиться катастрофой. Из-за волнения (приятное чувство; такое легкое, еле ощутимое) я забываю о том, чтобы заткнуть Элу рот кляпом. Ночью в этом районе достаточно тихо, а орать он будет, надо полагать, во всю глотку. И почти наверняка его кто-нибудь услышит. Но Эл сам напомнил об этом, когда закричал оскорбления мне вслед. Ему не достало мозгов заткнуться в тряпочку и молчать до тех пор, пока я не уйду. Впрочем, этому есть чисто психологическое объяснение, и умственные способности Эла здесь ни при чем. Он просто не может до конца осознать тот факт, что его жизнь находится в руках ребенка. Он не видит во мне настоящую угрозу.
Он крутит головой из стороны в сторону, когда я запихиваю ему в рот кусок поролона из матраса, а справившись, залепляю скотчем. Пришлось оторвать небольшой кусочек с его запястий, другого скотча у меня нет. Завтра я принесу все необходимое. Больше никаких спонтанных действий, говорю я себе. Если хочешь, чтобы в будущем все проходило как по маслу, всегда подготавливайся, не будь безмозглым подростком, иначе долго это не продлится.
«Придется тебе потерпеть без воды, извини».
Психологические барьеры и проломленный череп спустя два дня приведут Эла к смерти.
Я вышел из такси на Тридцать пятой, за несколько домов от нужного адреса.
Мне необходимо было успокоиться. Разложить по полкам все, что я сегодня узнал от Бретта Дойла. И уж тем более в мои планы не входило наброситься на Бака с кулаками. Во-первых, нужно сначала услышать его объяснения. А объясниться ему придется, теперь-то запудрить мне мозги у него вряд ли выйдет. А во-вторых, драться с Баком все равно что драться с бульдозером. Тем более такому калеке, как я. При желании он свернет мне шею с той же легкостью, с какой скручивает крышку с бутылки пива.
Я сбавил шаг.