Структура художественного текста

Далее он упоминается как «хладный мрамор», «этот гордый гроб». Именно здесь, в сцене III, возникает новая проблема: образ командора разделяется на обыденного человека – знакомца Дона Гуана, им убитого на поединке (тоже дело очень обыденное)²³, и статую. Прежде всего выдвигается тезис о невозможности соединить их:

Каким он здесь представлен исполином?
Какие плечи! что за Геркулес!..
А сам покойник мал был и щедушен,
Здесь, став на цыпочки, не мог бы руку
До своего он носу дотянуть.

Смысл шутки Дона Гуана состоит в том, что он, безбожник и вольнодумец, знает, что статуя и командор – не одно лицо, и только в насмешку над покойным врагом может играть в их отождествление. Первая неожиданность в образе командора – срастание этих двух обликов.

Дон Гуан убежден, что командор умер, что статуя – это не он, статуя – вещь и поступков совершать не может.

Лепорелло

А командор? что скажет он об этом?

Дон Гуан

Ты думаешь, он станет ревновать?
Уж верно нет; он человек разумный
И верно присмирел с тех пор, как умер.

Следующий сюжетный шаг обнаруживает единство этих двух образов и способность статуи командора действовать.

Лепорелло

…посмотрите на его статую.

Дон Гуан

Что ж?

Лепорелло

Кажется, на вас она глядит
И сердится.

Принимая приглашение, статуя командора решительно обнаруживает себя не как изображение персонажа, а как персонаж. Однако это слияние – решительная метаморфоза: бестелесное – дух облекается в наиболее вещественное – камень, а самое неподвижное по своей природе, статуя, приобретает признаки наиболее подвижного – призрака, не связанного механическими законами, которым подвластны все люди и вещи.

Статуя командора, появляющаяся в конце пьесы, – это уже не только та статуя, которая на кладбище испытывает ревность к своему живому сопернику («глядит и сердится»). Не случайно она сразу же «снимает» все человеческие отношения Дона Гуана – в том числе и его любовь к Доне Анне – как слишком незначительные по сравнению с тем, что должно сейчас произойти.

Дон Гуан

О боже! Дона Анна!

Статуя

Брось ее,
Все кончено…

И то, что Дон Гуан проваливается с восклицанием «Дона Анна!», свидетельствует, что он не принимает взгляда, утверждающего незначительность любви (то есть жизни) перед лицом смерти.

Странность в поведении статуи в сцене III в том, что она ведет себя как человек – ревнует. Странность ее поведения в последней в том, что она ведет себя одновременно и как человек (приходит на зов) и как не человек, для которого все человеческое не имеет значения.

Итак, и «неподвижные» персонажи подчиняются закону внутренней перестройки образа, иначе описание их поведения было бы полностью избыточным.

Однако эта изменчивость не нарушает определенных пределов, превышение которых уже не дает возможности читателю идентифицировать различные куски текста с одним персонажем – он теряет целостность, как бы распадается на отдельные персонажи.

Это происходит тогда, когда утрачивается система кода культуры: современному зрителю трудно связать динамизм тела и неподвижную улыбку лица, свойственные многим архаическим и неевропейским скульптурам в один образ, житие святого поражает современного читателя «нелогичностью» – он не улавливает единства в поведении персонажа. Более того, граница между персонажами может проходить иначе: подстрекатель и действователь в средневековых текстах могут иметь два имени, но составляют один персонаж. В искусстве XX века один герой может распадаться на много персонажей.

Таким образом, сведе́ние разных упоминаний о том или ином лице в тексте в единый парадигматический образ всегда зависит от некоторого кода культуры и для автора текста и для аудитории. Внутри этого контура персонаж распадается на ряд взаимно не тождественных состояний, вне его располагаются другие персонажи, признаки которых отнесены к его признакам по принципу дополнительности, или сходства, или иного порядка.