Строки, добытые в боях

Вот и мы дожили,
Вот и мы получаем весточки
В изжеванных конвертах с треугольными
   штемпелями,
Где сквозь запах армейской кожи,
Сквозь бестолочь
Слышно самое то,
То самое,
Как гудок за полями.
Вот и ты,
   товарищ красноармеец
     музвзвода,
Воду пьешь по утрам из заболоченных
   речек.
А поля между нами,
А леса между нами и воды.
Человек ты мой,
Человек ты мой,
Дорогой ты мой человече!

А поля между нами,
А леса между нами.
(Россия!
Разметалась, раскинулась
По лежбищам, по урочищам.

Что мне звать тебя!
Разве голосом ее осилишь,
Если в ней, словно в памяти,
   словно в юности:
Попадешь — не воротишься.)
А зима между нами.
(Зима ты моя,
Словно матовая,
Словно рóсшитая,
На большак, большая, хрома ты,
На проселочную горбата,
А снега по тебе — громада,
Сине-синие, запорошенные.)
Я и писем тебе писать не научен,
А твои читаю,
Особенно те, что для женщины.
Есть такое в них самое,
Что ни выдумать, ни намучить,
Словно что-то поверено,
Потом потеряно,
Потом обещано.
(…А вы все трагической героиней,
А снитесь девочкой-неспокойкой.
А трубач «тари-тари-та» трубит:
   «По койкам!»
А ветрá сухие на Западной Украине.)
Я вот тоже любил одну сероглазницу,
Слишком взрослую, может быть, слишком строгую.
А уеду и вспомню такой проказницей,
Непутевой такой, такой недотрогою.
Мы пройдем через это.
Мы затопчем это, как окурки,
Мы, лобастые мальчики невиданной
   революции.
В десять лет мечтатели,
В четырнадцать — поэты и урки.
В двадцать пять — внесенные в смертные реляции.
Мое поколение —
   это зубы сожми и работай,
Мое поколение —
   это пулю прими и рухни.
Если соли не хватит —
   хлеб намочи потом,
Если марли не хватит —
   портянкой замотай тухлой.
Ты же сам понимаешь, я не умею бить
   в литавры,
Мы же вместе мечтали, что пыль, что
   ковыль, что криница.
Мы с тобой вместе мечтали пошляться
   по Таврии
(Ну, по Крыму по-русски),
А шляемся по заграницам.
И когда мне скомандует пуля
   «не торопиться»
И последний выход на снегу воронку
   выжжет
(Ты должен выжить, я хочу, чтобы ты
   выжил),
Ты прости мне тогда, что я не писал
   тебе писем.
А за нами женщины наши,
И годы наши босые,
И стихи наши,
И юность,
И январские рассветы.
А леса за нами,
А поля за нами —
Россия!
И наверно, земшарная Республика Советов!
Вот и не вышло письмо.
Не вышло письма,
Какое там!
Но я напишу,
Повинен.
Ведь я понимаю,
Трубач «тари-тари-та» трубит:
   «По койкам!»
И ветра сухие на Западной Украине.

Декабрь, 1940

«Нам лечь, где лечь…»

Нам лечь, где лечь,
И там не встать, где лечь.
И, задохнувшись «Интернационалом»,
Упасть лицом на высохшие травы.
И уж не встать, и не попасть в анналы,
И даже близким славы не сыскать.

Апрель, 1941

«…Нас было 12…»

(Письмо, найденное на поле боя)