Строим доверие по методикам спецслужб

Если кто-то из моих подчиненных совершал серьезную ошибку, руководство в первую очередь вызывало не его, а меня. Я должен был понятно объяснить, почему мой подчиненный напортачил и почему больше этого не повторится, а для этого я должен был по мере возможности знать все и обо всех. Если я не мог дать разумного объяснения, это могло разрушить карьеру проштрафившегося — и мою, возможно, тоже.

Конечно, владение информацией о деталях жизни моих подчиненных было важнее, чем укрепление нашей общей защиты. Она была основой нашего товарищества, своего рода клеем, который держал нас вместе. Я всюду носил с собой тетрадь командира взвода, чтобы отмечать в ней дни рождения, годовщины, данные о продлении контракта на военную службу и достижения: все, что имело значение для моих бойцов. Когда наступал особый день для одного из них, я мог похлопать его по плечу, сказать доброе слово или предложить пончик: неожиданно для него и не требуя ничего взамен. Ребята высоко ценили эти маленькие знаки доброты, их благодарность шла от души, они буквально светились от радости.

Мне казалось, я просто был хорошим парнем, но я был еще и лидером. Я строил свою жизнь вокруг интересов моих ребят.

В подготовке новобранцев, как и во многих других ситуациях, глупо поступать иначе. Меня окружали люди, от которых я всецело зависел. В военное время само наше существование будет зависеть друг от друга.

Инструкторы по строевой подготовке — закаленные парни, повидавшие жизнь и смерть во всех их проявлениях и побывавшие минимум на двух континентах, — были настоящими лидерами в Пэррис-Айленде, независимо от звания. Теоретически я был боссом, но моей главной обязанностью было руководить, одновременно учась быть лидером.

Когда я раздавал пончики в один из дней той крайне важной для всех недели, язык тела окруживших меня ребят выдавал напряжение: сжатые губы, поднятые брови, опущенные подбородки, скрещенные руки.

Сержант Хауэлл выглядел особенно озабоченным. Он попытался устроиться в кресле, но был настолько на взводе, что примостился на краешке, прижав руки к бокам. Он превратился в глыбу из тугих мышц и прямых углов, плечи зажаты так, что шеи почти не видно. Некоторые взглянули на Хауэлла, потом на меня, как бы говоря: пора стать боссом, лейтенант!

Я отвел Хауэлла в сторонку.

— Вас что-то беспокоит?

— Да, черт возьми. — Хауэлл говорил прямо, без обиняков, и не скрывал эмоций. Мне это нравилось, его подчиненным тоже: они всегда понимали, что к чему. Нет лучше средства внушить доверие, чем разговор начистоту.

Наш командир роты, однако, считал Хауэлла занозой в заднице — непредсказуемым человеком, не совместимым с правилами нового политкорректного этикета, который принят в корпусе морской пехоты в послевоенное время. Хауэлл и капитан плохо ладили, и однажды их противостояние достигло точки кипения перед взводом, когда капитан начал распекать Хауэлла за брань в адрес одного из матросов — четкое табу, хотите верьте, хотите нет, — на что Хауэлл ответил, по сути, так: «Вы что, блин, пытаетесь опустить меня, сэр?»

Хауэлл рассказал мне о краже. До той минуты он держал все это в секрете, под своей широкополой шляпой.

Дело плохо. Ситуация безвыходная. Если заставить виновный взвод выдать вора — что было маловероятно, — весь взвод будет чувствовать себя преданным: либо одним из своих, либо нами, либо обеими сторонами.

Вора, конечно, ждет увольнение за недостойное поведение с лишением прав и привилегий, что отразится на всей дальнейшей жизни парня, который, вероятно, впервые совершил преступление, поддавшись искушению или по глупости.

Но если мы не уладим дело с жертвой, это лишит его веры в товарищей, которая обеспечивает безопасность морской пехоты в опасных ситуациях. Позже это может навредить ему или тому, кому он не помог и не поддержал так, как если бы его жизнь и здоровье были поставлены на карту.

Единственный способ не выносить сор из избы, решить все внутри взвода, — пустить шапку по кругу. Это должно восстановить доверие новобранца к организации, которая однажды потребует от него отдать свою жизнь. Вдобавок это укрепит взаимоотношения в самом взводе.

Но это абсолютно незаконно. Офицерам и сержантам строжайше запрещено организовывать сбор средств в любой форме среди подчиненных: это расценивается как давление на людей.

Однако сержант Конрад Хауэлл гораздо выше ценил дух братства морских пехотинцев, чем букву закона.

— Я справлюсь, сэр, — сказал он. Я понял, что он имеет в виду, и он знал, что я понял. Он предлагал пустить шапку по кругу и сберечь доверие виновного, возможно, за счет собственной карьеры. Когда-то в Азии его командир нарушил правила и тем самым фактически спас ему жизнь, и сержант помнил об этом. Он старался отдать этот долг, хоть и символически, в форме маленьких добрых поступков на протяжении всей своей карьеры.

— Сержант, — сказал я, — это не проблема. Мне в голову пришла одна идея, и я займусь ею сам.

— Спасибо, сэр! — Вся его фигура выражала облегчение. Он с удовольствием прикончил свой пончик.