Строим доверие по методикам спецслужб

— Три человека. Двое из штаб-квартиры и один новичок в Беркли, который говорит, что знает 90 языков. Похоже, многие интересуются, как у тебя дела, — не знаю, по какой причине.

— О вкусах не спорят.

— Робин Дрик, сама скромность! Этот странный новый мир!

— У меня такая проблема, Джесс. Я знаю, что этот парень злится на меня. Но я не знаю, что ему надо и как это выяснить.

Он пожал плечами.

— Просто спроси его. И если то, что ему нужно, имеет смысл, сделай это.

Я ждал, что он еще что-то скажет, но он молчал. Когда я понял, что он все сказал и его простой совет был идеальным, я почувствовал себя дураком.

Я старался сохранять спокойствие, но Джесс видел меня насквозь. Он положил руку мне на плечо.

— Все нормально. Ты все сделал правильно, Робин. Ты переломил ситуацию.

Я не знал, что сказать. Джесс — один из очень немногих агентов, которые удостоились директорской награды, и у меня было такое ощущение, будто я только что получил нечто подобное.

Я понял и надеюсь, вы тоже это усвоили: совершенство недостижимо — достаточно хорошо выполнять свою работу здесь и сейчас.

Джесс Торн пожал мне руку, затянул галстук и направился обратно к башне Свободы.

Рокет-Сити: Хантсвилл, Алабама. 10 июня

Боже мой! Как он постарел! Я смотрел, как он шел через ресторан гостиницы, собираясь перехватить его у кофемашины и демонстративно держа в руках пустую чашку.

Годы оставили на нем многочисленные следы — отражение времени, проведенного в гораздо более суровых условиях, чем те, в которых жил я. Его направили туда после разоблачения благодаря моим усилиям. А вся история завертелась на белых песчаных пляжах Майами-Бич.

Первый удар — вступительную реплику — я был готов нанести в первую же секунду, когда он меня увидит. Я собирался сказать: «У вас, должно быть, много вопросов ко мне!»

Я надеялся, что это подведет разговор к тому, что ему от меня нужно и что я могу предложить ему.

Когда будет нанесен первый удар, конечно, начнется полный хаос. Но есть же код доверия! И это успокаивает. Жизнь, основанная на доверии, дает такое глубокое понимание ситуации, что даже неизбежные жизненные конфликты разыгрываются неторопливо, как в замедленной съемке, и становятся вполне управляемыми. Причина тому — отсутствие страха. Когда ваши цели не сводятся к удовлетворению собственных потребностей, остается меньше поводов для беспокойства.

Когда между нами оставалось метра три, наши глаза встретились, и он, видимо, узнал меня. Странно, но он не был удивлен нашей встрече, и, как обычно, несмотря на все мои идеи и самые продуманные планы, начался полный хаос: «Здравствуй, тьма, моя старая подруга»[16].

Он посмотрел на мой бейджик: Робин Дарк. Тот же псевдоним я использовал около 20 лет назад, когда мы встретились в прокате каяков в Саут-Бич.

— Я вас помню, — спокойно сказал он.

Я повернулся на 45 градусов, чуть склонил голову и, не отводя глаз, улыбнулся.

Я внимательно изучил его бейдж, на котором было написано не «Теренс Бонни», а какое-то имя с более явным восточноевропейским колоритом.

— Кажется, это были… каяки? — сказал я. — На аэрокосмическом конгрессе? Много лет назад?

— Очень много лет. Но я на самом деле не любитель каяков. И тогда им не был. — Он почти сразу раскрыл реальное положение дел, и это тоже было удивительно. Он хотел сказать, что был иностранным агентом, собиравшим информацию из секретных и открытых источников, и что я это знал, и что он знал, что я это знаю.

— У вас, должно быть, много вопросов ко мне! — сказал я.

Он пожал плечами.

— Нет.

Он наполнил чашку, повернулся и пошел в зал.

Потом остановился и взглянул на меня через плечо.

— Это вы меня кастрировали, — сказал он без всякого выражения, его квадратная нижняя челюсть упрямо выдавалась вперед.

— Вы хотели сказать, что я вас вывел из игры? — Все пошло совсем не так, как было запланировано.

— Нет. Я использовал верное слово. Кастрировали. То место, куда меня надолго направили после нашей краткой встречи, не подходило для жен.

Он кивком указал на ближайший столик, и мы сели.

— Мне жаль, — сказал я. И это была чистая правда.

Воспоминания об обидах, которые мы нанесли в молодости, сглаживаются со временем, но становятся четче, когда воскрешаешь их в памяти.

— И для семьи условия были неподходящими, — сказал он, вертя в руках нож.

— Мне очень жаль. — Я не мог даже представить себя вдалеке от своих детей. — Надеюсь, вы воссоединились с семьей.

— Да. Мне нечего скрывать и не в чем раскаиваться. Моя жена верила в меня, и это дало мне силы оправдать ее веру.

Его слова подтверждали мои опасения. Ясно, что он был зол и во всем винил меня. И единственная причина моего присутствия здесь заключалась в том, что это было нужно ему.

— Можно подумать, что я виню вас, но это не так, — сказал он и снова поверг меня в шок, потому что он, как и Джесс, будто читал мои мысли.