Строговы

Звери были большие и жирные. Матвей набрал в мешок медвежьего сала и свернул шкуры. Беляев взвалил одну шкуру на себя, другую повесил на плечи Матвею, и они пошли на заимку.

У избушки уже дымился костер, Евдоким и Демьян пили чай. Увидев Матвея с Беляевым, они виновато приподнялись.

— Убили?

— Двух?

— Молите бога, что не подвернулись мне сразу! Я б вам всыпал — век бы помнили, — угрюмо сказал Матвей.

— Не нарочно мы. Робостно стало, — сказал Демьян.

— А я вас звал? Сами напросились!

— Меня Евдоким Платоныч смутил. Он побег, и я не утерпел, за ним вдарился, — оправдывался Демьян.

— Ты на меня не спирай, Демьян. Впереди ты бежал.

— Дак это потом было. А первый ты, Евдоким Платоныч, с места тронулся.

— А мне все равно. После этого мне с вами и разговаривать-то противно!

Беляев стоял позади Матвея молча. Он хорошо понимал его гнев.

— Будет тебе кипятиться, Матюха. Ведь мы с тобой не чужие. Садись пить чай да приглашай гостя, — сказал Евдоким.

Это еще больше обозлило Матвея.

— Чай? — закричал он. — Может, у тебя и водка припасена тут… помянуть покойничка? Дружки-приятели, дьявол бы вас… душегубов! — Матвей перевел дыхание и уже спокойно обратился к Беляеву: — Айда, Тарас Семеныч, домой. Нам тут делать нечего. — И пошел в сторону, слегка сгибаясь под тяжестью ноши.

— Матюха, постой! — с беспокойством крикнул Евдоким. — Кони-то… Кони все равно без дела стоят. Езжайте верхами!

Но Матвей не обернулся.

От заимки Юткиных до пасеки Строговых, прямо через поля, было верст пять. Матвей всю дорогу молчал, хмурился, и Беляев думал, что охотник страдает от нанесенных ему медведицей ран. Но он ошибался. Случай на охоте всколыхнул в памяти Матвея другой случай, когда Демьян покушался на его жизнь, и он не мог отделаться от нахлынувших на него подозрений.

К пасеке они подходили в сумерки. Поднявшись на косогор, оба остановились, чтобы передохнуть, и тут у Матвея неожиданно прорвалось:

— Есть же подлецы на свете!

— Я не совсем понимаю тебя, Матвей Захарыч, — мягко сказал Беляев. — Юткин как-никак твой тесть. Ну, струсил, за свою жизнь испугался, но зачем же его так…

— Вы еще не знаете этих людей, Тарас Семеныч, — хмурясь, сказал Матвей. — Это живоглоты, без сердца и совести. От них на деревне стон стоит.

Матвей встряхнул на плече медвежью шкуру и зашагал к дому.

6

Строговы полюбили Беляева. Он держался просто, нередко помогал бабам в домашней работе и особенно много возился с Артемкой.

Вечерами Тарас Семенович либо читал вслух какую-нибудь книгу, либо рассказывал сказки.

Сочинял он их сам; рассказывая, гримасничал, говорил на разные голоса.

Начинались сказки всегда одинаково:

«В некотором царстве, в некотором государстве, за тридевять земель, там, где эта сказка сказывается, жил царь. У царя было много работников. Царь был зол и свиреп. Он заставлял работать на него днем и ночью. Работникам жилось тяжело. Царские служки кормили их плохо, одевали кое-как и за всякую провинность или непослушание стегали нагайками. И вот однажды у одной из работниц родился сын. Матери жилось и без того трудно, и она не раз молила бога, чтобы сын ее умер. Когда он подрос, слуги царя заметили его, и царь приказал взять его рабочим на фабрику. Прошло еще несколько лет. Жизнь работников становилась невыносимой. Тогда молодой рабочий начал думать о том, как облегчить жизнь работников».

Конец сказки бывал различен. Беляев то пускал молодого рабочего скитаться в поисках правды, то подымал работников на войну, то работник погибал за правду. Но всегда царь и его слуги оказывались побежденными, а работники — победителями.

Нередко, рассказав сказку, Беляев спрашивал Артемку:

— С кем бы ты пошел, с царскими служками или с рабочим?

— Конечно, с рабочим. Я бы за ним хоть на край света пошел!

Глаза мальчика загорались, и он расспрашивал:

— Дядя Тарас, а он, этот рабочий, живой, он правдашный?

Беляев серьезно отвечал:

— Самый настоящий, вот как мы с тобой.

Как-то раз Матвей с Беляевым на дворе пилили дрова и, разрезав пополам толстый лиственничный кряж, присели на чурбан покурить.

— Тарас Семеныч, ты Соколовского давно знаешь? — спросил Матвей.

— Да лет восемь.

— Чем он теперь занимается? Учением или при должности какой?

— Ни тем, ни другим. Он революционер.

— Это как же, Тарас Семеныч, понять? Он, значит, вроде ссыльных поляков? У нас тут раньше их много было. Те против царя бунтовали.

— Вроде, да не совсем, — ответил Беляев. — Поляки, что тут у вас в ссылке были, бунтовали с единственной целью: отделиться от Российской империи и образовать свое государство. А такие люди, как Соколовский, к другому стремятся. Они хотят устроить другое государство, без царей, без помещиков и фабрикантов, без деления на богатых и бедных, — такое государство, в котором вся власть будет принадлежать народу и все трудящиеся люди станут равными.

Беляев кратко и простыми словами рассказал Матвею о классовой борьбе. Матвей слушал, забыв о цигарке. Во всем этом было что-то схожее с его мыслями о китайской земле, о богатстве и бедности, о царе, который далек от народа.

— Тарас Семеныч, а кто первый до этого додумался?