Строговы

— Что, Мавровна, не признаешь? — добродушно смеясь, спросил охотник.

Старуха зажгла свечку, внимательно осмотрела гостя.

— Признаю. Стареешь ты, Фишка.

— Старею? — удивился тот и хвастливо сказал: — Я еще молодого за пояс заткну! — Он помолчал немного и с грустью в голосе продолжал: — А вот сестре моей Агафье не везет, Мавровна. Головой мучается. По ее заказу и зашел к тебе. Не попользуешь ли каким снадобьем?

Старуха зашлепала по избе босыми ногами, вытащила из ящика пучок сушеной травы и подала ее охотнику.

— Вот, Фишка, передай Даниловне свет-траву. Пусть пьет вместо чая. На вкус ни горька, ни сладка, а для здоровья страсть как пользительна.

Дед Фишка засунул в карман зипуна руку и высыпал на стол горсть пиленого сахара.

— Спасибо, Мавровна. Не прогневайся: дать больше нечего, видишь — из тайги домой бегу.

Но Свистуниха и этому была рада. Она бережно собрала куски сахара, завязала их в тряпицу и сунула в ящик.

Деду Фишке хотелось поскорей узнать новости, и, не дожидаясь, когда заговорит об этом Свистуниха, он спросил:

— Ну как, Мавровна, мужики на пахоту собираются?

Свистуниха села на табуретку, пододвинулась к деду Фишке и, наклонив голову набок, бойко заговорила:

— Какая там пахота! Тут такое случилось, Фишка, что об пахоте и думать забыли. Позавчера подкатили к нам, братец ты мой, два барина из города.

— Два барина! Зачем их нелегкая принесла? — притворился дед Фишка незнающим.

— Клад искать.

— Какой тут клад! Черт, что ль, его спрятал? — продолжал изумляться охотник.

Но старуха словно не слышала его.

— Подкатили они, братец ты мой, на казенных конях, в тележке на железном ходу. Сбруя на конях так и блестит. Будто цари какие!

Свистуниха остановилась, перевела дух.

— Ну, ну, Мавровна! — поторопил ее дед Фишка, не в силах дальше разыгрывать свою роль.

— Ну вот, главный-то из господ — своими глазами видела, при мундире он, — вышел к мужикам и спрашивает: «Кто проведет нас на заимку Степана Иваныча Зимовского?» Мужики удивились промеж себя: откуда, мол, господа Зимовского знают? А Кинтельян Прохоров говорит: «Довести каждый может: путь на заимку известен, да только дни у нас горячие, на пахоту выезжать надоть».

Свистуниха вздохнула, подолом фартука вытерла нос и зашептала, будто таясь от кого-то:

— Тогда, Фишка, — она толкнула его сухоньким кулачком в плечо, — вступается другой барин, должно, по обличью, купец, и говорит: «Не беда, что время горячее: мы за труды заплатим». Тут он вытащил из кармана золотые, встряхнул их на ладони. «Не бойтесь, говорит, обману нет, денежки — вот они». Ей-богу, не вру, Фишка!

— И повели их мужики?

— Повели, повели. Кинтельян же Прохоров и новел. Да не один, наняли они в артель человек двенадцать. Сказывали на деревне — эти землю копать будут. Вчера чуть свет ушли. Так прямо пихтачами и пошли к заимке.

Всего ожидал дед Фишка, но только не этого. Ему хотелось рвать на себе волосы от досады.

Просидев у Свистунихи остаток ночи, он на рассвете, делая вид, что торопится домой, бросился к берегам Юксы.

Но было уже поздно. Следователя Прибыткина и горного инженера Меншикова водил по тайге Зимовской.

Возвратившись на пасеку, дед Фишка от пережитых волнений слег в постель.

Через несколько дней неожиданно на пасеку Строговых, разыскивая своих лошадей, заглянули балагачевские мужики. Агафья наварила картошки, принесла из погреба туесок сметаны и позвала мужиков к столу.

Среди балагачевцев был и Кинтельян Прохорович Прохоров. В разговоре с Захаром он упомянул о приезде Прибыткина.

Дед Фишка насторожился. Пересиливая слабость, слез с постели и начал расспрашивать Кинтельяна:

— Ну и как, нашли господа клад?

— Как бы не так! Вместо золота песок повезли, — усмехнулся Кинтельян.

— Песок! — удивился дед Фишка. Он помолчал немного и спросил: — Ну, а не сказывали господа, где клад искать?

— Как же, скажут, разевай рот шире! Об этом и разговору не было.

— А вот Степан-то Иваныч все поди знает, он ведь провожатым у них был, — вздохнул дед Фишка.

— Ни клепа он не знает!

Мужики засмеялись. Один из них пояснил:

— Они и от Зимовского поодаль держались: спали особо, ели тоже, а промеж себя по-хранцузски, кажись, разговаривали.

— По-хранцузски! — обрадовался дед Фишка. — Ну, а распрощались с вами честь по чести?

— Распрощались по-хорошему, гневаться не на что. По двугривенному на чай, окромя заработка, прибавили.

— Ого! — окончательно развеселился дед Фишка. — А еще приехать не обещались?

— Про это ничего не сказывали. В Балагачевой погрузили мы на телегу два ящика с песком, и покатили они восвояси.

В эту ночь, первый раз за время болезни, старик уснул крепким, безмятежным сном.

3

Гулко бухал церковный колокол. У паперти толпились нищие. В Никольской церкви кончилась ранняя обедня.

Захар выехал на середину площади и остановил коня.

— Иди, Нюра, приложись, а я потом схожу, — сказал он, подбирая вожжи и пряча в сено ременный кнут.

Анна вернулась заплаканная. Прикладываясь к иконе, она вспомнила о Матвее.

Захар передал ей вожжи, снял картуз, пальцами расчесал свои кудрявые волосы и пошел в церковь.