Строговы

Вскоре после возвращения деда Фишки в партизанский лагерь Матвея Строгова пришли балагачевцы, петровцы, каюровцы, сергевцы, ежихинцы, романовцы, подосиновцы, жировцы. Осторожные, осмотрительные мужики Ломовицких хуторов прислали своих делегатов. Те поговорили с Матвеем, походили по берегам Светлого озера, посмотрели и, решив, что задумано верное дело, отправились за своими односельчанами.

Количество партизан увеличивалось настолько быстро, что Матвей начал побаиваться, сумеет ли он управлять такой массой людей. Дед Фишка, которому он как-то высказал свои опасения, посоветовал:

— А ты, Матюша, помощников себе побольше толковых найди. Знамо дело, где одному за всем уследить! И построже, Матюша, будь. Мужик — он строгость любит. Если по справедливости, так он еще спасибо тебе скажет. Эх, вот кого бы тебе в помощники-то: Тараса Семеныча Беляева да Антоху Топилкина! Их бы на этот час сюда.

Матвей мечтательно вскинул глаза, тихо проговорил:

— Я бы, дядя, сам к таким в помощники пошел с радостью!

В часы раздумий, когда его терзали мысли о том, как лучше, как правильнее управлять людьми, он не раз вспоминал Беляева, Соколовскую, Топилкина. Такие люди были очень нужны партизанской армии.

Мужиков надо было поднимать, сплачивать, просвещать, разъяснять им великие цели социалистической революции, вселять в них веру в победу, по делать все это было некому.

Матвей пробовал выступать сам. Люди внимательно слушали его, но зажечь их, взволновать так, как это сделал когда-то Беляев в балагане на полях Строговых, Матвей не мог.

«Язык, что ли, у меня плохо привешен? Да нет, не в языке дело. Знаю мало. Много ли я больше их знаю?» — нередко рассуждал Матвей сам с собой, и в голове его все чаще и чаще возникала мысль о посылке людей в город для связи с рабочими-большевиками. «Подмогу надо просить. Без нее туго нам придется», — думал он.

Но осуществить это не удавалось. Большевистские организации работали в глубоком подполье. Будь у Матвея крепкий помощник, он отправился бы в город сам, рискнул бы своей головой, а подпольный большевистский комитет нашел бы. Но отлучиться ему, хотя бы на один день, нельзя, а послать некого. Тут даже дед Фишка помочь не мог.

Правда, остро тоскуя по человеку беляевского склада, Матвей не сидел сложа руки. Готовясь к серьезным боям с карательными отрядами белых, он твердо насаждал воинский порядок: заставлял командиров взводов регулярно заниматься строем, заставлял партизан в точности выполнять все обязанности в нарядах, следил за состоянием оружия, высылал в ближайшие деревни разведку.

Однажды вечером в землянку к Матвею вбежал запыхавшийся Тимофей Залетный.

— Товарищ командир! В трех верстах от нас, в Еловой пади, горят костры.

Матвей сидел за столом и пил чай с брусникой. Дед Фишка лежал на нарах и в полудремоте тихонько бормотал что-то, не то песню, не то молитву.

Матвей, отодвинув кружку, быстро поднялся. Дед Фишка вскочил и, схватив висевшие на шесте над печкой портянки, стал торопливо обуваться.

— Ну, что ты думаешь, Тимофей? — спросил, подпоясываясь, Матвей.

— Думаю, что Ерунда пожаловал.

— А может, охотники заплутались?

— Едва ли кто сейчас пойдет сюда.

— Надо, Тимофей, разведчиков выслать туда, чтоб пробрались поближе, узнали, какие силы, а партизан я сейчас по тревоге подыму, — сказал Матвей и шагнул к выходу.

— Матюша, дозволь мне туда сходить! Я там, в Еловой-то пади, каждый кустик знаю. Так проползу, что ни одна пташка не вспорхнет.

Дед Фишка просяще смотрел на Матвея, поспешно натягивая на себя свой старый, в заплатках, зипун.

Матвей взглянул на Тимофея Залетного.

— Как, Тимофей?

— Я сам хотел пойти, товарищ командир.

— Нет, тебе нельзя. Надо вооруженных разведчиков на заставы выставить.

— Понятно.

— Я готов, Матюша! — Дед Фишка стоял в зипуне, в шапке, с ружьем на плече, готовый сию же секунду ринуться на любое дело.

Матвей сердито посмотрел на него, но не мог сдержать улыбки.

— Ладно уж… Иди! Но только знай: попадешься — и себя и нас погубишь.

Дед Фишка встряхнул ружье на плече, недовольно пробормотал:

— Ты тоже скажешь… Когда я попадался?

Они вышли. В раскрытуй дверь землянки ворвался порыв холодного ветра и загасил тускло мерцавший ночник.

Дед Фишка юркнул куда-то в темноту за высокие кедры и бесшумно исчез. Изумленный его поспешностью и ловкостью, Тимофей сказал:

— Что он, в темноте видит, что ли?

Матвей отозвался тихо:

— Кто его знает? Нам-то не суметь так. Шаримся вот, как щенята.

Они добрели до кухни, возле которой на сучке кедра висела железина, принесенная сюда кем-то из партизан-кузнецов, и Матвей ударил в нее деревянной колотушкой.

Люди еще не спали. С визгом и скрипом распахнулись двери землянок. С тревожным говором, в страшной суете партизаны бежали к месту сбора — на поляну.

Матвей прислушался, покачал головой:

— Орут-то как! Всех до единого из пулеметов покосить можно.

— Это всегда бывает так, необстрелянные, — спокойно проговорил Залетный. — По фронту знаю.