Строговы

Города Матвей не узнал. Не было на улицах и площадях шумной, оживленной толпы, не слышно было ораторов. По пустынным улицам разъезжали казачьи патрули. Иногда слышалась стрельба. Еще на заборах болтались на ветру обрывки манифеста напуганного революцией царя, обещавшего народу свободу личности, совести, собраний, союзов, а свободно себя чувствовали только казаки, коршунами налетавшие на демонстрантов, вооруженные банды каких-то темных людей, то и дело нападавшие на рабочих, студентов, на каждого, кто осмеливался проронить хотя бы слово в защиту революционных свобод.

Днем, идя по улице, Матвей поднял попавшуюся под ноги листовку. В глаза бросилось напечатанное жирным шрифтом обращение: «Ко всем честным, истинно русским людям» и подпись: «Союз св. Михаила Архангела». Матвей прочел первые строки и плюнул. А спустя полчаса наткнулся на еврейский погром.

Когда Матвей увидел выбежавшего из старого, приземистого домишка Власа с узлом награбленных вещей, кровь закипела в нем. Он бросился на брата с кулаками, одним ударом сбил его наземь и вырвал узел из рук. Точно так же он поступил с другим погромщиком, пытавшимся вступиться за Власа. На помощь к Матвею подоспели рабочие и студенты. Скоро квартира была очищена от погромщиков.

– Кто вы, добрые люди? – обратилась к своим спасителям старая плачущая еврейка.

– Истинно честные русские люди, – ответил Матвей и пошел к выходу.

К Кузьмину он явился только вечером, в порванной одежде и с посиневшим, заплывшим от удара глазом. Договориться с золотопромышленником не удалось. Кузьмин не был так заносчив, как в первый раз, но заявил, что в гибели пчел виноват Матвей и доверить пасеку неопытному человеку он не может. Чувствовал Матвей, что скрывается в этой неуступчивости что-то более существенное, чем привычка к даровым поставкам меда, но спорить не стал и ушел ни с чем.

Матвей решил утром же выехать домой. Но хотелось повидать Соколовского. Еще осенью Федор Ильич, в третий раз за этот год, перебрался на новую квартиру. Ольга Львовна, ожидавшая ребенка, поселилась отдельно, и к ней муж приходил не часто. Поколебавшись немного, не зная, на какую квартиру лучше пройти, Матвей решительно направился к Соколовскому. Накануне, думая обязательно побывать у Федора Ильича, Матвей выбрал постоялый двор поблизости от его квартиры.

Бушевала метель. Бесчисленное множество снежинок, поднятых ветром, кружилось в воздухе. Ни звезд, ни месяца не было видно. Ветер свистел, хлестал Матвею в лицо колючей снежной крупой. Матвей закрывал лицо варежкой, стряхивал снег, прыгал по сугробам, с трудом преодолевая напор ветра.

Шел уже двенадцатый час ночи. Улицы опустели. Матвей поднялся на гору и улицей, обсаженной тополями, подошел к дому, в котором жил Соколовский.

Дом стоял во дворе, окруженный с трех сторон какими-то складскими помещениями и навесами. Оглядевшись, нет ли кого поблизости, Матвей вошел в калитку, но тотчас же повернул и почти бегом выскочил обратно, на улицу. В квартире Соколовского было темно, условный зеленоватый свет, которым хозяин обычно сигнализировал благополучие своего жилища, не освещал окон. Это показалось Матвею странным, но он тотчас же успокоил себя.

«Мог ведь задержаться где-нибудь Федор Ильич. Время боевое, тревожное».

Решил побродить возле дома.

Через полчаса вновь заглянул в калитку. Во дворе все оставалось по-старому. Дом стоял в снежном густом тумане, и желанного зеленоватого света в окнах не было.

«Ничего не поделаешь, придется заглянуть завтра утром», – подумал Матвей и уже хотел выйти за ворота, как услышал приближающиеся голоса. Мимо ворот серединой улицы проходила ватага пьяных, громко разговаривающих людей, похожих на тех «архангелов», с которыми он дрался днем. Вот на них упал свет уличного фонаря. Матвей замер на месте.

– А ты точно знаешь, Ефим, – хриплым голосом проговорил какой-то верзила, шагавший впереди всех, – это тот самый студент?

– Ну как мне не знать, Дормидонт Ермилыч, – ответил сиплым тенорком шедший рядом с ним плюгавенький человек, – он самый. Он еще у нашего барчука гувернером был.

У Матвея бешено заколотилось сердце. По голосу в плюгавеньком человеке он узнал одного из приказчиков Кузьмина. Но ватага прошла, и скоро пьяные голоса затихли вдали. «Ищут квартиру Соколовского», – подумал Матвей.

Выйдя из ворот, он быстро пошел по улице в обратном направлении. Снег не хлестал в лицо и не мешал идти полным шагом. Но чем дальше удалялся Матвей от квартиры Соколовского, тем сильнее овладевало им беспокойство.

«Что-то замышляют, бандиты, против Федора Ильича, – шел и думал Матвей, – надо сейчас же предупредить Ольгу Львовну».

Первым же переулком он побежал к постоялому двору.

Не прошло и четверти часа, как Матвей выехал на перекресток и завернул в ту же улицу с тополями. Решил еще раз посмотреть, не вернулся ли Федор Ильич.

Вдруг лошадь шарахнулась в сторону и захрапела. На мостовой, скорчившись, лежал человек, полузанесенный снегом.