Строговы

Степан Иваныч и Василиса недружелюбно встретили старого знакомого. Но деда Фишку это мало трогало. Радостного приема он и не ожидал в этом доме.

– Здравствуйте! Приятного аппетита! – проговорил еще на пороге старик.

– Здравствуй, Данилыч! Садись, – ответили почти в один голос Зимовские.

За столом, кроме них, сидели Егорка – единственное чадо Зимовских – и плечистый пожилой мужик, – видимо, один из их работников.

– Спасибо, я сытый, – поторопился сказать дед Фишка и, когда сказал это, понял, что поступил необдуманно: на столе возвышалась стопка румяных, вкусно пахнущих блинов, стояли чашки со сметаной и маслом.

Поэтому, когда его ради приличия, нехотя пригласили выпить чаю, он не стал отнекиваться и, бросив картузишко на широкую деревянную кровать, подошел к столу.

– Ну, коли так, налей, Василиса. Так и быть выпью чашку!

Хозяева подвинулись, и дед Фишка сел у окна на лавку. Степан Иваныч грозно посмотрел на своих домочадцев. Дед Фишка усмехнулся про себя:

«Трусишь, вражина? Ну, я, милый мой, не сегодня рожен. Расспрашивать сейчас не стану».

За столом старик нарочно вел самые безобидные разговоры.

Зимовские недоумевающе переглядывались. Им хотелось поскорее узнать, зачем пришел старик в Сергево.

Когда запас бессвязных рассказов у деда Фишки иссяк, он стал расспрашивать Зимовского. Степан Иваныч прикрикнул на сына и работника, понуждая их скорее кончить завтрак и отправляться на работу. Те быстро допили чай и вышли во двор.

Хорошо позавтракав, дед Фишка решил наконец сообщить о цели своего прихода.

– Я к тебе, Степан Иваныч, с бедой.

Хозяин удивленно поднял голову, насторожился. Василиса остановилась с тарелкой посреди кухни.

– Рыбешку я, Степан Иваныч, на балагачевских озерах промышляю. Лов хороший, грешно и желать лучше. А соль вышла вся, ни крупинки не осталось. Собирался домой, потом прикинул, думаю – до Сергева все-таки ближе. Тут я, пожалуй, дневкой обернусь.

– Сколько тебе соли-то, Финоген Данилыч? – спросил Зимовской.

– Давай с полпуда, а то и больше: фунтов тридцать, – ответил старик.

Но хитрить умел не только дед Фишка. Зимовскому не хотелось показывать свой двор охотнику, и он выразительно посмотрел на жену.

– Поди, Василиса, в амбар, насыпь Данилычу соли. А свесим вон на безмене, – сказал Зимовской и, повернувшись к деду Фишке, пояснил: – Лавку-то я сегодня вовсе открывать не буду. На поля надо ехать, делов там пропасть!

Дед Фишка оторопел. Он понял, что карта его бита, но духом не пал.

– А мне только б посолонее была, – весело пошутил он, – а из каких закромов – не все ли равно?

Василиса взяла из его рук посконный мешок, вышла и скоро вернулась обратно с солью.

Дед Фишка вытащил деньги, расплатился и тотчас же, поблагодарив за угощенье, стал прощаться.

Зимовской, опасаясь, что старик задумает шарить по двору, проводил его парадным крыльцом прямо на улицу и стоял на пригорке у дома до тех пор, пока охотник не скрылся в пихтаче за деревней.

– Ну, слава те, унесли черти лешака таежного, – сказал он жене, вернувшись в дом, вытащил из сундука ключ и пошел открывать лавку.

А дед Фишка между тем лежал в пихтаче возле самых огородов сергевских мужиков, совсем не собираясь возвращаться на пасеку одураченным.

Не прошло и часу, как старик поднялся и, никем не замеченный, пробрался к огороду Зимовского. Егорка и работник сидели на-бревне и набивали широкие железные лопаты на свежеоструганные черенки.

Деда Фишку это очень заинтересовало.

Одним прыжком он перемахнул через прясло и, подойдя к ним, сказал:

– Егор, отец не уехал еще на поля? Соль-то я, браток, взял, а крючки на жерлицы позабыл. А ведь, почесть, за тем и приходил.

Услышав голос старика, Егорка растерялся.

Дед Фишка покосился на лопаты и удивился вслух:

– Ух, лопат-то сколько!

Егорка, такой же щупленький, как и отец, поднялся и невнятно пробормотал:

– Погреб на огороде копать собираемся.

Дед Фишка сделал вид, что поверил.

– Погреб – это добрая штука. Дом без погреба – это что штаны без карманов.

Говоря это, дед Фишка про себя сосчитал лопаты. Всего их было семь. Четыре были уже с черенками. Тут же лежали две кайлы и одна кирка.

«Не многовато ли для погреба?» – подумал он и спросил у Егорки:

– Тятя-то в лавке?

Егорка опустил глаза.

– Нет, кажись, дома был. – Он встал и хотел позвать отца.

Но дед Фишка рукой остановил его.

– Погоди, Егор, не бросай дела. Я и сам управлюсь.

Едва договорив это, старик юркнул к воротам и через несколько секунд уже подымался на крылечко лавки.

Когда он вошел в лавку, Зимовской стоял у весов и деревянной плицей бережно сыпал на медную тарелку сахарный песок. За весами пристально наблюдали три бабы: лавочник частенько недовешивал.

Зимовской никак не предполагал, что дед Фишка может вернуться. Увидев его, он растерялся не меньше Егорки. Деревянная плица в его руке задрожала, а вороватые глаза уставились на охотника с таким испугом, словно в лавку ввалился по крайней мере медведь или разбойник.

Дед Фишка оценивающим взглядом окинул полки, примечая все мелочи. Но он не мог долго разглядывать товары: надо было чем-то объяснить неожиданное возвращение.