Строчки – жемчуг. Нанижи их на память

Во дворце последнего султана

От ковров еще исходит нега.

Вспоминают звоны ятагана

Люстры – хрусталя белее снега.

И навечно в звонкие ледышки

Отразились гордые муслимы,

И танцуют тонкие лодыжки

Девушек, закутанных в муслины.

Шелест ног и шорох разговоров,

И дымок дурманящий кальяна.

И внезапно вспыхнувшую ссору

Пресекает высверк ятагана.

И между щербетом и гашишем

Возлежат изнеженно мужчины

И ласкают тонкие лодыжки

Девушек, закутанных в муслины.

Но когда, наскучив долгим пиром,

Повелит седлать коней владыка,

Гордо повинуются эмиры,

Обнажив клинки с гортанным кликом.

Под зелёным знаменем Пророка

Примут смерть горячие муслимы

И оставят плакать одиноко

Девушек, закутанных в муслины.

Во дворце последнего султана

От ковров еще исходит нега.

Вспоминают звоны ятагана

Люстры – хрусталя белее снега…

2000

На Масличной горе

«На Масличной Горе, над садом Гефсиманским»

На Масличной Горе, над садом Гефсиманским,

Где плачущий Иисус о Городе скорбе́л,

Под куполом Слезы – в часовенном пространстве

Паломник из Литвы псалом латинский пел.

Притихшая толпа прожжённых атеистов

С буклетами в руках, где датировка мест,

Застыла для певца, внимая акафисту,

Забыв о суете, готовая на крест.

Часовню заполнял – торжествен и неистов,

Прозрачен, как слеза – под куполом парил,

Случайного певца так верен голос чистый,

Как будто сам Иисус им что-то говорил.

Неузнанный псалом – не чаянная милость.

Скульптурность у окна алтарного креста.

И Храмовой Горы угаданная близость —

И воскресает лик распя́того Христа.

Застывшая толпа российских эмигрантов —

Латинские стихи ясны без толмача.

Поет седой литвин – немыслимо талантлив,

Горит пред алтарем высокая свеча…

«В решетчатом окне – святая панорама»