Стриптизерша (ЛП)

— К Дэвин, — я держу в руках письмо из Университета Южной Калифорнии, конверт с назначением мне комнаты в общежитии, информацией для первокурсников и инструкции по въезду. — А потом в Лос-Анджелес. На следующей неделе я еду в колледж.

— Нет, ты не едешь. Мы семья. Нам нужно держаться вместе в это трудное время, — он пытается подойти ближе, но я отхожу назад. — Твоя мама только что умерла, Грей. Ты не можешь уехать сейчас.

Я раздраженно смеюсь с недоверием:

— Я знаю, что она умерла. Я была там! Я видела... видела, как она умирает. Я должна... должна выбраться отсюда. Я не могу здесь оставаться. Я не останусь здесь. Это место не для меня.

— Грей, постой. Ты моя дочь. Я люблю тебя. Пожалуйста... не уезжай, — в его глазах слезы. То, что он плачет, не отменяет тот факт, что я ненавижу его.

— Если бы ты так уж меня любил, почему ты оставил меня посреди шоссе? — я знаю, что это несправедливо, но мне плевать.

— Ты отказалась вернуться в машину! Что я должен был сделать? Ты ударила меня! — он облокачивается спиной на закрытую дверь, откинув голову. Слеза катится по его щеке. — Она была моей женой, Грей. Мы были вместе с тех пор, как мне исполнилось семнадцать. Я потерял ее.

Я закидываю голову, стараясь не заплакать.

— Я знаю, папа. Я знаю.

— Так останься. Пожалуйста, останься.

— Нет. Я... не могу. Я просто не могу, — я кручу в руках ремень моей фиолетовой сумки от Веры Брэдли.

— Почему не можешь?

Я качаю головой:

— Я просто не могу. Ты не понимаешь меня. Ты ничего не знаешь обо мне. Я знаю, что она была твоей женой, и я знаю, что тебе так же больно, как и мне. Но... без нее я не знаю, что делать. Вся семья держалась на ней. Без нее... мы просто два разных человека, которые не понимают друг друга.

Он растерян.

— Но... Грей... ты моя дочь. Конечно же, я понимаю тебя.

— Тогда почему я люблю танцевать?

Похоже, вопрос его озадачил.

— Потому что ты девочка. Девочки любят танцевать. Это просто такой период.

Я не могу не рассмеяться.

— Боже, папа. Какой ты идиот. Потому что я девочка? Серьезно? — я с отвращением вздыхаю и закидываю сумку обратно на плечо. — Вот об этом я и говорю. Ты не понимаешь элементарных вещей обо мне. Я точно такая же, какой была мамочка, пока не вышла за тебя. Ты знаешь об этом. И это во мне тебя и беспокоит. Она была свободной и неистовой танцовщицей, она вышла за тебя замуж и изменилась ради тебя. Я на такое не пойду. Это был ее выбор, и это нормально. Для нее. Но это не мой выбор. Я не хочу быть женой пастора, папа. Я не стану ходить на молитвенные собрания каждую среду, стоять по две службы утром в воскресенье и по понедельникам, и на занятия Библией для женщин по четвергам. Это не моя жизнь. Мне даже не нравится церковь. Никогда не нравилась.

Я даю себе высказаться, и затем применяю тяжелую артиллерию:

— Я не верю в Бога.

Папа сворачивает губы в ужасе:

— Грей, ты сама не понимаешь, что ты говоришь. Ты расстроена. Это можно понять, но нельзя говорить такое.

Я хочу завопить от бессилия:

— Папа, да, я расстроена, но я точно знаю, о чем говорю. Это то, что мне хотелось сказать годами. Я просто не говорила, потому что не хотела расстраивать маму. Я не хочу ругаться. Я, фактически, взрослый человек, и мне... мне больше нечего терять.

— Грей, тебе восемнадцать. Ты думаешь, что ты уже взрослая, но это не так. Ты не работала в своей жизни ни дня. Твоя одежда, твои занятия танцами, твои походы в салон красоты, всё, всё это оплачено благодаря щедрости прихожан... церковью, которую я построил сам. Я начинал свою работу в кафе в 1975-ом. Ты и дня не проживешь самостоятельно.

Зря он это сказал.

— Ну, тогда смотри, — я поднимаю чемодан, вытаскиваю ручку, ставлю его на колеса, кряхтя, так как его вес почти превосходит мой.

Папа подходит к входной двери.

— Ты не уйдешь, Грей.

— Уйди с дороги, папа.

— Нет, — он скрещивает руки на груди.

Я ставлю чемодан на колесики и вытираю лоб тыльной стороной ладони.

— Просто дай мне уйти.

— Нет, — он вспыхивает, похоже, в готовности противостоять мне. — Ты не поедешь в этот Вавилон. Лос-Анджелес — обитель этих... этих... проституток и гомосексуалистов. Ты туда не поедешь. Ты никуда не поедешь.

— Папа, будь разумен, — я пытаюсь его задобрить. — Пожалуйста. Я знаю, что это то, чего я хочу с тех самых пор, как мамочка заболела.

— Ты никуда не едешь. Это окончательно.

И я кричу, вою в ярости:

— Боже, какой же ты упертый, черт побери!

Я хочу ошарашить его своей грубостью; я не люблю материться, но я хочу его разозлить.

— Просто уйди с дороги!

Я отпихиваю его, и он двигается с места. Я высокая и сильная, благодаря танцам. Он отшатывается, и я распахиваю дверь так сильно, что она ударяется о стену, трескается штукатурка и фотография в рамке с мамой и папой в молодости падает на пол.

Он подбирает фотографию и загораживает проход.:

— Грей... пожалуйста. Не бросай меня.

Я хотела бы любить его. Я хотела бы, чтобы он был отцом, в котором я нуждаюсь, в таком, который обнял бы меня и прижал к себе. Это утешило бы меня. Моя мама, его жена, умерла. Мы оба потеряли ее. Но вместо того чтобы сплотить нас, это нас отдаляет.