Стрингер. Летописец отчуждения

— Так куда? — наконец сосредоточившись, спросил Смертин.

— А вот это уж вы, милок, мне сами должны сказать. Ну?

Общество зачастую не только дает людям чувство защищенности. Оно порой убивает самыми неожиданными способами. Только представьте, сколько часов человек бесполезно теряет в ожидании, когда его обслужат в ресторане, или пробиваясь к окну мелкого чиновника за справкой. Получается, что люди, сами того не понимая, отнимают друг у друга жизнь. Причем в некоторых случаях с особым цинизмом — волокитят, мерзят, упиваются своей маленькой властью.

— Куда прешь?!

Здоровенный лысый «монолитовец» впечатал Смертину локтем в солнечное сплетение, отпихнув в сторону. К входу в подвал школы помимо стрингера ломились человек двадцать. Каждый пробивался как мог, бесцеремонно орудуя плечами и руками. Счастливчики, оказавшиеся у желанного окошка в двери, тянули совсем молоденькому пареньку листочки бумаги. Тот кропотливо изучал их и исчезал, возвращаясь уже с сумками или оружием. Минут по двадцать на каждого. Долго.

У сектантов все было серьезно: инвентарные номера, выписки, квитанции и подписи. Как в заправской канцелярии. Тир в подвале школы был превращен в импровизированный склад. Смертин где-то читал, что при Советах школьные подвалы отстраивали так, чтобы, в крайнем случае, была возможность использовать их как бомбоубежища. Большую часть бойцов «Монолита» этой ночью перебрасывали на другие объекты, поэтому каждый старался поскорее забрать личные и казенные вещи, оставленные на хранение.

Полковник пообещал вернуть стрингеру все конфискованное в НИИ, включая дробовик. Ружье почему-то было для Алексея особенно ценно, наряду с обеими камерами.

Пожелания по поводу «ни одного волоса» чекист до своих быков, похоже, так и не донес. На их фоне стрингер не особо отличался комплекцией, да и выглядел совсем забито. Поэтому постепенно уходил от парнишки-кладовщика все дальше и дальше. Правило курятника в действии: подвинуть ближнего, посрать на нижнего. Оставалось только терпеть и настойчиво ждать.

Совсем кстати через плотные ряды протиснулся блондинчик. Алексей тихонечко подозвал его к себе. Тот заметил, правда, далеко не сразу. Гул стоял еще тот.

— Помоги, — умоляюще протянул стрингер знакомому «монолитовцу» бумажку.

Адъютант Полковника молча взял, прикрикнул на бойцов и пролез к пункту выдачи. Вернулся он уже загруженный рюкзаками.

— Меня к тебе Полковник отправил, — едва перекричал он толпу. — Пойдем.

Они вырвались из месива людей к вестибюлю и уселись на одну из хаотично расставленных по помещению грубых деревянных лавок.

— Со вторым что делать? — спросил «монолитовец», закуривая тонкую сигарету.

— Не понял.

— С напарником твоим?

— Не знаю, — пожал плечами Алексей. — А его можно завтра с собой взять?

— Конечно. Вы там решайте. Извини, сейчас молитва начнется.

Блондин резко встал, направляясь к выходу из школы.

— Постой. А одежду дадите?

— Я все позже принесу. Из запасов спецов, — сказал он, на секунду остановившись.

— Мне полегче что-нибудь! Еще плащ и баллончик с белой краской. Хорошо? — крикнул в сторону удаляющейся черно-желтой спины Смертин.

Алексей начал входить во вкус. Покровительство со стороны Полковника могло принести много приятных бонусов с бытовой, так сказать, стороны. Надо было им пользоваться, пока была возможность.

— Попробую, — бросил уже почти с улицы блондин.

Смертин вернулся к себе в комнату, которую больше никто не посмел запереть. Он в очередной раз оценил масштабность беспорядка, отшвырнул ногой в сторону несколько потрепанных учебников и устроился на целой горе книг. И Ленин тут был, и история КПСС, и даже «Мальчиш-Кибальчиш», которого теперь и в Интернете днем с огнем было не отыскать.

Алексей осмотрелся. На ободранной стене вырос какой-то красненький пупырышек. Совсем мелкий. Стрингер потянулся было ладонью.

— Не трогай! — предостерег его Рябой, лежавший на драном матрасе в углу. — Грибок может быть опасен.

— Спасибо, — отдернул руку Смертин.

— Я вот все думаю… — неожиданно начал Рябой.

Алексей про себя облегченно вздохнул. Он еще утром искал тему для разговора, чтобы хоть как-то растормошить сталкера.

— Сидишь так перед «мясорубкой» и размышляешь… — продолжал задумчиво Рябой. — Одно движение, и все. Труп. Живого места не останется. Но при этом всегда есть выбор. Обойти или податься назад. Фантазируешь, конечно… Точно знаешь, что есть выбор. А еще знаешь, что не прыгнешь, если, конечно, не самоубийца… Вот приставили баян к башке и сказали: «Щас сдохнешь». И нету выбора. Нет, хоть тресни. И каждая клеточка в тебе вопит. Сердце из груди так и рвется! Все! Щас нажмет! Тю-тю! А внутри так сжимается мерзко!

Сталкер замолчал, а потом тоскливо посмотрел на Алексея. Во взгляде Рябого сквозили беспомощность и смирение. Будто сейчас здоровенный палач в колпаке ухватит его за ногу и потащит на эшафот, а он даже не пискнет.

— Я домой хочу, — едва слышно сказал Рябой.

Он медленно встал и сел на подоконник. Никакой мебели «монолитовцы» так и не принесли.