Стремление к Хаосу I

Тело перестало существовать. Ни света. Ни звука. Ни запаха. Никаких тактильных ощущений. Только всплески беспокойного разума и циничное задание машины: "Пожалуйста, вспомните, почему вы решили стать Безликим."

Проходная центрального офиса "Денорен". Он так ждал этого момента. Ежегодная премия за самое выдающееся открытие, мероприятие, которое соберет множество богатых и важных людей в дорогих нарядах. И все они придут только ради отца.

Когда ты юн, твой мир настолько тесен, а достижения — незначительны, что ты вынужден присваивать чужие. Достаточно малейшего сходства, и вот ты уже скользишь по связывающей вас тончайшей нити, как канатоходец. Мимикрируешь. Заползаешь в чужую кожу. Феликсу повезло: сегодня награждают отца. Что может быть крепче этой связи?

Отец в костюме. Черные узкие брюки с белыми вертикальными полосками делают его выше, могущественнее, чем обычно. Золотая рубашка здесь, под землей, сияет ярче Аэрдена. Всесильный и ослепляющий. Феликс гордится им.

— Пап, что ты изобрел? — поравнявшись с отцом, Феликс подпрыгивает, но даже в прыжке достает лишь до подбородка.

— Ну сколько можно? — вздыхает тот. — Ты спрашиваешь уже в десятый раз.

— Но это так круто звучит!

Отец снова вздыхает. Сегодня счастливый день, почему он так рассеян и напряжен?

Охранник на проходной приветливо улыбается, пропуская к лифтам.

— Мне удалось построить модель наложения одной нейронной карты на другую. — отец смотрит на мальчика, но Феликс помнит лишь световое пятно и пронзительные светлые глаза. На мгновение взгляд смягчается. — Извини, кажется, я сам вынуждаю тебя спрашивать снова и снова.

Отец тепло улыбается, но улыбку не вспомнить. Губы неразличимы на фоне пятна, а он гораздо чаще он бывает задумчив или раздражен.

— Исследования нейронных карт позволили типизировать людей, дали возможность предсказывать их поведение. Благодаря этому существование Оракула и стало возможным. Точнее, обрело смысл…

Феликс кивает. Он еще слишком мал, чтобы интересоваться тем, что рассказывает отец, но ему нравится, каким страстным тот становится, когда говорит о работе.

— Каждая карта уникальна, поэтому полная расшифровка невозможна без непосредственного участия подопытного. Можно предсказывать поведение, но не читать мысли. Можно записывать отдельные фрагменты памяти человека, но просмотреть их способен только он сам.

Отец кладет ладонь на голову мальчика и растрепывает волосы. Феликс смеется, и, выныривая из-под руки, вбегает в открывшийся лифт.

— Я первый!

— Так было до недавнего времени. — игнорирует его отец. — Моя модель позволяет перенести данные с одной ментальной карты на другую. Впоследствии, это поможет людям быстрее учиться. Передавать накопленный опыт другим. Фактически, откроет дорогу к обретению человеком генетической памяти. Приведет к цифровому бессмертию.

Двери лифта открываются, но никакой торжественной музыки. Ни ковровой дорожки. Ни дорогих нарядов. Ни поклонников. На этаже пусто. Только потолок давит своей монументальностью: оранжевые пятна взрывов, стремящиеся в стороны обломки, ухмыляющееся лицо Аэрдена и непроглядная тьма.

Возле лифта нетерпеливо переминаются два охранника. Злая ирония. Феликс помнит каждый блик на их зеркальной броне, но совершенно не помнит лицо отца.

Какого черта они скрывают лица под шлемами, если так ненавидят Безликих?!

Вы отклонились от воспоминания.

Отрезвляющий укол где-то между ребрами. Август предупредил, что если будет допущена хотя бы одна ошибка…

Глубокий вдох. Охранники не виноваты, они всего лишь выполняют приказ. Феликс знает, кого винить.

— Мистер ***, пожалуйста, пройдемте с нами. — мямлит один из них.

— Все в порядке, сынок. Подожди меня здесь.

Феликс улыбается и снова кивает. Он терпелив. Пожалуй, даже слишком терпелив для ребенка. Иронично, но теперь он слишком нетерпелив для взрослого.

Отец не вернется. Мальчик видит его в последний раз.

Пауза!

Стоп!

Глупая машина, подчиняйся! Останови это! Дай рассмотреть получше! Вспомнить, как он выглядел в тот день…

Пожалуйста, вернитесь к воспоминанию.

Машина права. Еще не все. Хочется уснуть и прекратить мучение, но тогда Феликс точно никогда больше не увидит отца. Каждая проверка — тщетная попытка вспомнить забытое лицо, но Фел готов испытать любую боль даже ради мизерного шанса.

Некогда гордая спина отца согнулась под тяжестью обвинений. Иссиня-черные волосы поблекли. Мальчик тысячи раз кричал, чтобы отец обернулся, надеялся увидеть лицо хотя бы в профиль, но голос не способен пробиться сквозь время. Вернуться в прошлое.

— Мистер ***, вы осознаете, в каком положении оказались? — спрашивает судья.

Его лицо Феликсу не забыть: сморщенное, испещренное бесчисленными перекрещивающимися морщинами, словно каждый осужденный отсчитывает на нем годы своего пребывания в заключении. Длинный рябой нос, похожий на кусок камня, злые серые глаза…

— Да, Ваша Честь.

— И все равно явились без адвоката?

— Ни один адвокат не взялся за мое дело, Ваша Честь. — голос отца дрожит и разваливается к концу фразы.