Стрелы Времени

– Серьезно? – скептически прожужжал Азелио. – Ты даже пол у себя в каюте больше не можешь подмести. Как ты собираешься влезть в землю и убедить каждую крупинку пыли, что она движется не в ту сторону относительно минимума энтропии?

Ответа у Агаты не было. Но даже если ей было не под силу изменить суровые факты, космос в этой схватке сохранял нейтралитет – у него просто не было иного выбора, кроме как примирить все противоборствующие стороны. Если стрелы времени Эсилио и Геодезиста непременно должны были прийти к компромиссу, то вся хитрость заключалась в том, чтобы сделать провал сельскохозяйственных испытаний еще менее вероятным, чем их успех.

Агату осенило, что Рамиро, скорее всего, по собственной воле отказался от регулярных попыток справиться о состоянии растений. Узнав, что вначале саженцы могут испытывать некоторые проблемы в связи с адаптацией к новой среде, он перестал вмешиваться и предоставил наблюдение за их состоянием Азелио, решив повременить с вердиктом, пока для него не появятся веские основания.

Но Рамиро не был слеп, и когда цветки перестали раскрываться, а стебли начали увядать, Агата стала замечать, как и он, и Азелио постепенно теряли всякую надежду на успех.

Склянка за склянкой, день за днем она рисовала замысловатые схемы машин, предназначенных для манипуляций свойствами почвы. Химически любая крупинка здешнего минерала не отличалась от эквивалентной частички вещества на Бесподобной или родной планете. Физически разница сводилась к тому, что почва родной планеты когда-то была твердой породой, в то время эсилианская почва, с ее собственной точки зрения, еще только ожидала этой участи. Или, если говорить с позиции Эсилио, значительная часть почвы на поверхности планеты образовалась в прошлом в ходе эрозии горных пород…; в конечном счете все сводилось к двум конкурирующим сценариям: либо небольшая ее часть в действительности была выделена корнями обращенной во времени пшеницы, либо эти странные пожухшие растения, так и не сумев внести свою лепту, наконец, пошли на поправку и улетели прочь вместе с гостями планеты.

Растения, однако же, ничего не знали ни о прошлом, ни о будущем каждой песчинки; весь процесс взаимодействия с корнями должен был иметь смысл в настоящем времени. Если бы она смогла придумать, как в мельчайших деталях измерить распределение тепловых колебаний в почве, которую они привезли на корабле, а затем воссоздать их в местной земле, то с точки зрения статистики у растений больше не осталось бы разумных причин отказываться от предлагаемой пищи.

Для невооруженного глаза почва казалась просто почвой – и если различия носили микроскопический характер, насколько трудно будет от них избавиться? Но когда она выбрала среди своих планов наиболее перспективные и сосредоточилась на практической стороне вопроса, измерения оказались почти что невозможными, манипуляции – неэффективными, вычисления – непомерно сложными, а предполагаемая выработка настолько низкой, что на обработку кубического мизера почвы потребовались бы целые эоны.

Агата удалила эскизы со своей консоли. Она сняла корсет и легла на постель. Направление мысли оказалось тупиковой ветвью – с тем же успехом она могла бы обратить вспять движение каждой частички воздуха на Геодезисте в надежде создать ветерок, который бы избавил корабль от пыли.

Любая попытка навязать почве новую стрелу времени на микроскопическом уровне была обречена; числа всегда оказывались не на ее стороне. Ей требовалось куда более прямолинейное решение.

Агата выжидала, пока ей не представилась возможность переговорить с Тарквинией наедине.

– Ты помнишь, как когда-то говорила мне про бомбу, которую Грета, как тебе казалось, заложила на корабле?

– Нет, но я поверю тебе на слово, – устало ответила Тарквиния.

– Поверишь, что на корабле есть бомба?

– Нет, что я тебе о ней говорила.

– Значит, это правда?

Тарквиния с большим трудом попыталась воссоздать полузабытые цепочки умозаключений.

– Верано пару раз на это намекал. Он чувствовал себя очень виноватым.

– А есть способ узнать наверняка? – умоляющим тоном произнесла Агата. – Грета могла подговорить Верано, чтобы его извинения ввели нас в заблуждение. – Сценарий с «чокнутым антисообщистом, берущим Бесподобную на таран» казался ей не слишком вероятным еще до запуска Геодезиста, но теперь, проведя шесть лет в компании Рамиро – как бы сильно он ее ни бесил – ей приходилось прилагать все мысленные усилия, чтобы поставить себя на место человека, в представлении которого Рамиро мог захватить Геодезист и превратить его в оружие.

Ее слова поставили Тарквинию в тупик.

– Сейчас довольно странный момент, чтобы об этом беспокоиться, – сказала она. – Если бы бомба могла взорваться от случайного толчка, от нас бы уже давно ничего не осталось.