Стрельцы у трона

   Прежние сотоварищи Языкова, Долгорукие и Милославские, которым стало очевидно, чью руку решил держать оружничий царский, были довольны этим требованием мятежников. Милославские даже, без сомнения, сами дали толчок новой просьбе.

   Наталья, успевшая уже вызвать из опалы брата Ивана, нашла удобным посадить его на место Языкова.

   Тут же было объявлено стрельцам, что царь исполнит немедленно их волю и желание, уберет воеводу.

   Но когда появился указ о возведении в бояре Ивана Кирилловича Нарышкина, сразу награжденного и званием оружничего, поставленного наряду с Долгорукими во главе Стрелецкого приказа, -- недовольство вспыхнуло в среде всех бояр, не только Милославских.

   -- Ого, быстро шагает молокосос Ивашка, -- злобно хихикая, заговорил Милославский, лежа у себя и охая от воображаемых болей в ногах. -- Надо скорей укоротить побежку молодецкую. Гляди, поспеют всюду рассовать своих Нарышкины, возьмут засилье. Тогда и не выкурить их.

   И послал старик Александра Севастьяновича созывать на беседу главнейших руководителей давно налаженного переворота.

   Понеслись гонцы и к Софье. Милославская долго шепталась с царевной, призвав на совет юркую Родимицу.

   Вечером постельница оставила дворец, но вышла не пешком, а выехала в колымаге, объявив, что собирается на денек-другой в Новодевичий, погостить у знакомой инокини да помолиться.

   Несколько простых, небольших, но очень тяжелых сундучков и укладочек было поставлено под сиденье и в ноги Федоре Ивановне.

   -- И грузны же укладки, -- заметил истопник, выносивший их.

   -- Как не быть тяжелым. Серебром набиты, рублевиками, -- не то в шутку, не то серьезно ответила Родимица.

   -- Ладно. Толкуй по пятницам. Середа ныне... Помрешь -- эстольких рублевиков не зацепишь. И в казне царской не набрать их эстолько.

   -- Вестимо, не набрать, родимой ты мой, шучу я. Полотна везу. Чай, знаешь -- полотна куды серебра тяжеле, коли они добротные... А мне царевна приказывала -- матушке игуменье дар отвезти при случае... Вот и тяжело...

   С каким-то ликующим смехом уселась в колымагу хохлушка и уехала.

   Но не попала в Новодевичий Родимица, а очутилась у Озерова, где и оставила всю свою кладь. А сама пошла по другим избам, к стрельцам и стрельчихам, с которыми давно вела тайные переговоры.

   Озеров до полуночи был у Милославского. Там ему и всем другим главарям стрелецких мятежников роздали небольшие клочки бумаги -- списки тридцати человек, обреченных на смерть, если только удастся поднять все полки и повести их уже не против своих обидчиков-полковников, а туда, в Кремль, на пагубу рода Нарышкиных, для возвеличения имени Милославских. Во главе списка стояло имя Артамона Сергеевича Матвеева.

   -- Дело нелегкое, -- в один голос толковали вожаки из стрельцов. -- Ишь, по душе пришелся нашим царь юный, Петра Лексеич. Ровно обвел всех. Петру, хошь ты режь их, нихто худа не сделает.

   -- Да и не рушьте ево, -- досадливо поводя плечом, откликнулся поспешно Милославский. -- Бог с им. Ивана царем просите. А там все образуется само помаленьку. Вторым царем -- Ивана бы...

   -- Так можно... Хоша и много есть такова дубья, што не уломаешь. "Есть-де царь один, -- толкуют. -- Патриархом постановлен. Народом назван... Чего еще царей?" Слышь, Стремянный весь полк, с им весь полтевский да еще Жукова стрельцы. А про Сухаревских и толковать неча. Все за Петра. Вот как тута быть, не скажешь ли?

   -- Как быть? А так и быть, што повестить надо: сбираются родичи царя ихнего желанного, малеванного за все пометить стрельцам, чево те добились доныне. Отольютца-де волку овечьи слезки. Так и толкуют Нарышкины. Окружить все слободы хотят. Ково -- перерезать, ково -- сослать. Не один Языков так царю порадил. И Нарышкины. Особливо -- Ивашка, боярин новоставленный... Вот и повести своих. Што на это скажут? Да еще -- новый-де царь, Иван, и вперед лет за десять оклады дать стрельцам велит. Вот.

   -- Это... да... это -- не шутка... Это... гляди, и в крутую кашу заваритца, коли уверуют.

   -- Уж это ваша забота, штоб мужики веру дали... Орудуйте. А вот вам и помогатые.

   И тяжелые кошели из рук скаредного боярина перешли в руки стрелецких полуголов.

   Гримаса как от мучительной зубной боли исказила лицо дающего. И улыбкой радости озарились лица принявших дар.

   -- Твои слуги, боярин. Да коли Бог даст доброму делу быть -- не забудь в те поры своих верных рабов. Места-то полковничьи -- за нами штобы...

   -- Не то полковниками -- и выше станете... Дал бы Бог час да удачу. Только, слышь: торопить дела нечево. Покуль не приедет Артемошка -- и ни-ни. Ево нам надо первей всего. Он жить будет -- и нам несдобровать.

   Разошлись по своим слободам, разьехались Озеров с товарищами. И всю ночь вместе с Родимицей сеяли слухи, толки да деньги и в избах, и на ночных сходках стрелецких. И трудно было разобрать, что больше поджигает толпу, что дает отвагу, будит злобу: вести ли тревожные, деньги ли, раздаваемые щедрой рукой, или чарки и полные стаканы пенного вина, зачерпнутого из бочек, выставленных наружу для бесплатного, широкого угощения стрельцов и стрельчих.