Стрелок-4

Но как ни странно, вся эта газетная шумиха и ходатайства светил юриспруденции не возымели ни малейшего действия. Даже Мещерский, вызвавшийся похлопотать за задержанную девицу, не смог добиться ничего положительного, о чем с немалым смущением сообщил Будищеву.

— Увы, Дмитрий Николаевич, — нашел мужество признать он, — я имел несчастье сильно переоценить свое значение в министерстве. Все что мне удалось, это перевести бедную девочку в отдельную камеру, и теперь среди ее соседок нет проституток и воровок.

— Что же, спасибо и на этом, — вздохнул подпоручик.

— Все не так плохо, — поспешил успокоить его князь. — Никогда не думал, что скажу это, но у нас теперь, слава богу, есть гласный суд присяжных и когда дойдет до него, вашу протеже, несомненно, оправдают. Просто…

— Что, просто? — насторожился Будищев.

— Вы позволите говорить с вами откровенно? — немного помявшись, спросил чиновник.

— Я требую этого!

— Ну, хорошо. У меня сложилось впечатление, что вы, мой друг, очень сильно оттоптали кому-то ногу среди сильных мира сего.

— Но, кому?

— Ах, если бы мне знать, — с неподдельным сожалением пожал плечами Мещерский. — В таком случае, я, скорее всего, смог бы решить этот вопрос. Нет, ваш недоброжелатель действует исподтишка, очень осторожно.

— Это может быть Ковальков?

— Кто, простите?

— Жандармский ротмистр Ковальков.

— Господь с вами! Тоже мне нашли серого кардинала. Он же пустое место в блестящем мундире. Ничтожество. А почему вы спросили?

— Он единственный, про кого можно сказать, что я оттоптал ему ногу. Хотя нет, был еще Бриллинг.

— Это из каких Бриллингов?

— В гусарах служил…

— Ах, да, припоминаю, была какая-то скандальная история, за которую его перевели из гвардии в Закаспийский край. Вы в походе с ним повздорили?

— Не совсем. Я в некотором роде, и был той скандальной историей.

— Любопытно! Но тоже вряд ли. То есть, подлости этим господам на подобное вполне хватило бы, а вот необходимых связей точно нет.

— Тогда что?

— Я не знаю. Могу сказать лишь, что это очень опасно для юной мадемуазель Филипповой.

— Почему?

— Видите ли, мой друг, тюрьма такое место, где угодивший в нее человек целиком и полностью зависит не от закона, а от прихотей его служителей, причем самого низкого ранга. Вот взбредет в голову какая-нибудь отвратительная блажь надзирателю, и он может учинить любую пакость.

— Какую? — похолодел Дмитрий.

— Да любую! Принудить к сожительству, или перевести в камеру к таким персонажам, что братья Гримм от страха вздрогнули бы. Или спровоцировать на неповиновение и подвести под порку розгами. Она ведь из мещан?

— Да.

— Тогда нет никаких препятствий.

— Но ведь телесные наказания для женщин запрещены?

— Конечно, запрещены. Только вот в нашем богоспасаемом отечестве строгость законов издавна компенсируется их всеобщим неисполнением. Увы, упадок нравов в народе таков, что без кнута не обойтись…

— Что?!

— По крайней мере, — спохватился Мещерский, видя, как блеснули глаза Будищева, — так думают многие из начальствующих лиц, и нет никого, кто бы мог помешать им.

— Зачем вы мне это рассказываете?

— Дмитрий Николаевич, — вздохнул князь, — простите мне мою прямоту, но коли уж дело в вас, так и решать его надобно вам. Дайте знать своему недоброжелателю, что готовы к уступкам. К извинениям… или, каким-то нужным тому услугам… Либо будьте готовы принять этот удар судьбы.

— Извинениям? — хмыкнул подпоручик и как-то по-новому взглянул на своего собеседника. — А знаете что, я, наверное, так и сделаю. Дам знать. Через вас.

— Что?! — нервно дернулся князь, — но я не…

— Я не знаю, кто этот человек, — перебил его Будищев, продолжая пристально разглядывать, а потом со значением в голосе добавил, — пока не знаю. Но могу сказать одно, у этого чудака большие проблемы!

— Вы думаете?

— Уверен.

— Но вы же понимаете, что я при исполнении и если что-то случится…

— Что, например?

— Но вы же угрожали…

— Когда?

— Да только что!

— Кому?

— Ну, хорошо, — криво усмехнулся чиновник. — Признаю, я недооценил вас. Впрочем, рано или поздно это должно было случиться. Поговорим откровенно?

Только что выглядевший испуганным Мещерский в мгновение ока переменился, как будто сбросил маску, и теперь на Будищева смотрел не жеманный аристократ, а хищный зверь. Может быть, и не великий размерами, но от этого не менее опасный.

— Ближе к телу, любезный! — прищурился Дмитрий.

— Как вы сказали? — хохотнул, оценивший каламбур князь. — Но к делу, так к делу. Полагаю, нет необходимости описывать положение, в котором оказалась наша многострадальная родина, за последние два десятка лет?

— Негодую вместе с вами!

— Лжете! Вас-то как раз все устраивает. Вы удачно нашли себе местечко между прихлебателями княгини Юрьевской, прогрессистами великого князя Константина и верными сторонниками цесаревича. И что интересно, везде вас считают своим. Ей богу, иной раз даже не верится, что неграмотный и невоспитанный мужик, вроде вас, мог так недурно устроиться!

— Хорош распинаться, дядя! — прервал его Будищев. — Говори, что от меня нужно.

— Нам нужно, чтобы эти гибельные реформы прекратились!

— А я тут при чем?