— Доброго здоровичька, Дмитрий Николаевич, — расплылась она в профессиональной улыбке. — Что-то вы к нам раненько пожаловали, али не спится?
— Кто рано встает, тому бог подает, — парировал тот. — Скажи лучше, где Щербатый?
— Так почивает еще, — развела руками проститутка. — Умаялся с вечера.
— Так разбуди.
— Не любит он этого, — опасливо заметила Лаура.
— Да уж вижу, — неодобрительно покачал головой переодетый подпоручик, глядя на плохо припудренный фингал. — Вот только это он меня звал, так что пусть поднимается.
— Я ваших дел не знаю, — досадливо отозвалась та, и хотела было прошмыгнуть мимо, но Дмитрий остановил ее.
— Где сейчас твой сын? — спросил он.
— Что?
— Я спрашиваю, где твой сын от Николая Штерна?
— Вы что ли знали его?
— Воевали вместе. Он, Алексей Лиховцев и мы с Федором. Так, что?
— А для какой надобности вам знать, где мое дите теперь?
— Как тебе сказать, Дуня. Мы с Николашей друзья были. Типа, боевые товарищи. Но он погиб, а я жив. И от него только этот малыш и остался. Вот как-то так.
— Пожалеть решили, — понимающе протянула проститутка, — только где же вы были, жалельщики, когда меня брюхатую на улицу выкинули? Когда я побиралась, чтобы с голоду не пропасть? Что вы ко мне в душу лезете, окаянные?
Последние слова не на шутку разозлившаяся Лаура буквально выкрикнула в лицо офицерику, поле чего обожгла ненавидящим взглядом и бросилась прочь, чтобы никого не видеть и не слышать.
— Ну как знаешь, — пожал плечами Будищев.
Честно говоря, Дмитрий и сам не знал, зачем стал расспрашивать ее. Сентиментальным человеком он никогда не был, сочувствие к окружающим испытывал крайне редко, да и то, лишь к близким ему людям. Но сегодня ночью он проснулся с тяжелым сердцем и, против обыкновения, долго лежал с открытыми глазами, размышляя о своей причудливой судьбе и жизни. Пытался вспомнить, сделал ли он кому-нибудь хоть что-то доброе, но на ум приходил только погибший Семка.
Решительно поднявшись, он умылся, побрился и, переодевшись в чистое, сел писать письмо баронессе Штиглиц своим крупным угловатым почерком, даже не пытаясь соблюдать нынешние правила хорошего тона и уж тем более орфографии.
Перечитав письмо, он вдруг подумал, что следовало «вы» писать с заглавной буквы, добавить какая она красивая и как сильно он ее любит, а закончить словами «искренне ваш», но не стал ничего исправлять, а подписал внизу листка —
Теперь следовало отнести письмо на почту, или поручить это прислуге, но ее не было. Впрочем, у швейцара есть сын, шустрый такой паренек. Он за медный пятачок снесет послание куда надо. «Надо бы хоть денщика в дом взять» — хмыкнул Дмитрий, отложив письмо в сторону. Почистив, смазав и зарядив револьверы, он сунул один в боковой карман шубы, а другой в сделанную по его заказу настоящую плечевую кобуру. В голенище невысоких охотничьих сапог с отворотами отправился финский нож, а в нагрудный карман, добытый когда-то на Балканах бумажник со спрятанным внутри револьвером. «Прямо как на войну собираюсь» — хмыкнул он, и хотел было выложить обратно хотя бы часть арсенала, но передумал.
— Ах вот и вы, ваше благородие, — развязно заметил спускавшийся по лестнице Тихон. — А я думаю, что за шум, а драки нет?
— Мне сказали, у тебя есть новости? — холодно бросил ему в ответ Дмитрий.