Он доходит до угла и стоит, сумка с книгами на боку. Мимо с ревом несется поток машин — рычащие автобусы, такси, фольксвагены, большой грузовик. Джейк — просто мальчик, но не среднестатистический, и он уголком глаза замечает мужчину, который убивает его. Это человек в черном; Джейк не видит его лица — только развевающийся балахон, простертые руки. Раскинув руки, не выпуская сумки, где лежит завтрак, в высшей степени профессионально приготовленный миссис Гретой Шоу, мальчик летит на мостовую. Короткий взгляд сквозь поляризованное стекло: полное ужаса лицо какого-то бизнесмена в темно-синей шляпе с залихватским перышком на тулье. У кромки противоположного тротуара издает пронзительный крик старуха — на ней черная шляпка с вуалью. В этой черной вуали нет ничего лихого; она похожа на траурную. Джейк не чувствует ничего, кроме удивления и обычной безудержной, бурной растерянности — что, вот так все и кончается? Он с маху приземляется на мостовую и смотрит на залитую асфальтом трещину примерно в двух дюймах от своих глаз. Сумка с книгами от удара вырывается у него из руки. Джейк задумывается, ободрал ли коленки, и тут по нему проезжает машина бизнесмена в синей шляпе с веселым ярким перышком. Это большой синий кадиллак семьдесят шестого года с шестнадцатидюймовыми колесами. Он почти одного цвета со шляпой бизнесмена. Кадиллак ломает Джейку спину, превращает в кашу живот, а изо рта мальчика, словно под высоким давлением, ударяет струя крови. Джейк поворачивает голову и видит мигающие габаритные огни кадиллака и дым, струйками рвущийся из-под затормозивших задних колес. Сумку с книгами машина тоже переехала, оставив на ней широкий черный след. Он поворачивает голову в другую сторону и видит большой желтый форд, который с визгом останавливается в нескольких дюймах от его тела. К нему торопливо приближается черный парень — тот, что торгует с тележки претцелями и содовой. Из носа, глаз, ушей, прямой кишки Джейка течет кровь. Гениталии расплющены. Он раздраженно думает: интересно, сильно я содрал коленки? Теперь к нему, выкрикивая что-то бессвязное, бежит водитель кадиллака. Где-то страшный, полный ледяного спокойствия голос — голос рока, смерти, судьбы — говорит: «Я священник. Позвольте пройти. Отпущение грехов…»