Стреляй первым

— Сколько? — прошептал Резниченко.

— Ты оглох от счастья? Вообще-то не я должен считать, а ты. Ведь это ты у нас бухгалтер, финансист и так далее. Но я вижу, что ты находишься в нерабочем состоянии. И я сам сделал твою работу и даже не прошу комиссионных. Я всего-навсего жду два с половиной миллиона долларов в течение десяти дней. Потом я потребую три миллиона семьсот сорок тысяч. Тоже в течение десяти дней. Наличными.

— Ты что, свихнулся?! — Резниченко наконец прорвало. Страх, давивший на него последние минуты, уступил место спонтанному возмущению наглым требованиям Шульца. — Тебя не было столько лет! Я думал, что ты умер, что ты уехал за границу! Откуда я знал!

— Извини за банальность, но это не мои проблемы, — покачал головой Шульц. — Тебе следовало позаботиться об этом раньше, долг есть долг. Через год, через два, через десять… И его надо отдавать.

— Но у меня нет таких денег!

— Я знаю, — кивнул Шульц, и Резниченко едва не завопил от радости, что старый знакомый все-таки повернулся к нему человеческим лицом. Но это было слишком хорошо, чтобы быть правдой.

— Я знаю, что у тебя нет такой наличности, — сказал Шульц. — Я вообще достаточно осведомлен о твоих финансовых делах. И я также в курсе, что твое имущество и вклады в банках тянут куда больше, чем на три миллиона долларов. Я же не изверг, я не требую деньги сию минуту. Я согласен ждать, но не больше десяти дней. Затем сумма увеличится. Время у тебя есть, обналичивай свои сбережения…

— Это невозможно, — покачал головой Резниченко. — Ты слишком многого хочешь. Я не отрицаю свой долг и хоть сейчас отдам тебе деньги. Сто тысяч долларов. По-моему, этого вполне достаточно…

— Правда? — улыбнулся Шульц. Это была улыбка акулы, готовящейся перекусить свою жертву. — Так ты считаешь? Любопытно…

Он переглянулся со своим молодым партнером, и лицо его приняло жесткое выражение.

— Знаешь, Гриша, сдается мне, что твоя память все-таки не восстановилась в полном объеме. Ты забыл, кто я такой. Ты забыл, что мне нельзя говорить «невозможно». Тем более по финансовым вопросам. Я сказал свое слово, и не тебе его менять. Ты взял мои деньги, теперь я хочу получить их обратно.

— Конечно! — закричал Григорий Александрович. — Но не три же миллиона долларов.

— Нет. Пока лишь два с половиной. А скоро я потребую с тебя уже три семьсот. Мой совет: поторапливайся. — Шульц спокойно смотрел в переполненные страхом глаза Резниченко.

— Но я не смогу…

— Сможешь. Я в тебя верю.

Резниченко тихо застонал от собственного бессилия в этой унизительной ситуации. Шульц не спеша прошелся по подвалу, остановившись в его дальнем углу.

— И все-таки меня беспокоит твое настроение. Может, ты думаешь, что я шучу? Развлекаюсь?

Резниченко замотал головой.

— М-да, как-то неубедительно ты себя ведешь, — заметил Шульц. — И я хочу раз и навсегда проветрить тебе мозги и настроить на нужный лад. На деловой лад.

Полуголый парень подошел к Шульцу с фонариком и посветил в угол.

— Смотри, — сказал Шульц.

В полосе света стал виден еще один человек, так же крепко привязанный к стулу. Но в отличие от Григория Александровича у него и рот был заклеен липкой лентой. Шульц схватил этого человека за волосы на затылке и рванул голову вверх. Как и предполагал Григорий Александрович, это оказался Володя.

— Смотри, — повторил Шульц и протянул руку. Напарник вложил ему в ладонь револьвер со взведенным курком. Шульц сжал рукоятку и положил указательный палец на спусковой крючок — медленно и нежно, будто лаская женщину. — Это мое первое и последнее предупреждение тебе. Я знаю — деньги у тебя есть. Отдай их мне, и все будет в порядке. Малейшая попытка меня кинуть…

Дуло револьвера уперлось Володе в висок, и от этого прикосновения по всему телу охранника будто прошла судорога. Резниченко видел, как Володя рванулся изо всех сил, пытаясь уйти от холодного металла у виска, но полуголый парень придержал стул на месте.

— И все закончится вот так, — торжественно сказал Шульц.

— Не надо! — заорал Резниченко. — Я понял! Я понял!

Володя ничего не мог произнести, было слышно только сдавленное скотчем мычание. Глаза его готовы были вылезти из орбит, когда Шульц невозмутимо повторил:

— Вот так.

Он нажал на курок, и Григорий Александрович закрыл глаза. Шульц внимательно наблюдал, как поникла простреленная голова охранника, и сам он обмяк, застыл на стуле, оказавшемся для Володи последним прибежищем.

— Видел? — спросил Шульц, возвращая револьвер напарнику. Но Резниченко молчал и не шевелился.

— Только не сердечный приступ, — скривился Шульц.

Он нагнулся над лежащим и осмотрел его. — Нет, все нормально. Легкий обморок, вызванный муками совести. Можно перевести дух…

Он сел за стол и устало вздохнул:

— Уморился я с этим цирком. Давай-ка перекусим, пока время есть…

— Давайте, — охотно согласился напарник. Он извлек из-под стола два бумажных пакета с эмблемой «Макдональдс» и поставил перед собой.

— Чем ты нас сегодня кормишь, Макс? — поинтересовался Шульц.

— Как обычно, — басом ответил Макс. — «Рояль-чизбургер», картошка, мореженое…