Стрела времени

– Ни слова.

– Барнс и Гендерсон, – задумчиво проговорил Бартон.

– Я ничего о них не знаю, разве только то, что они физики.

В какой области они подвизаются?

– Они оба крупнейшие специалисты по физике низких температур, – ответил Дэвис. – Гендерсон много лет был директором Кавендишской лаборатории. Недавно он опубликовал в «Nature» кучу статей. Все они – если я только правильно припоминаю – касались проблемы гелия

II.

Бартон и глазом не повел; он недолюбливал физиков и никогда не упускал случая сказать об этом.

– Не имею ни малейшего представления, что за штука этот гелий II, – самодовольно заявил он, – более того, я совсем не уверен, что горю желанием узнать.

Это был выпад против Дэвиса, который когда-то – в минуту слабости, как он сам любил говорить, – получил ученую степень по физике. «Минута» растянулась на несколько лет, пока Дэвис кружным путем не пришел в палеонтологию, но физика оставалась его первой любовью.

– Гелий II – разновидность жидкого гелия, существующая только при температуре на несколько градусов выше абсолютного нуля. Он обладает совершенно удивительными свойствами, однако это никоим образом не объясняет, почему вдруг два ведущих физика оказались в этом уголке земного шара.

Они въехали в лагерь. Лихо подкатив к стоянке, Дэвис, как всегда, рывком затормозил машину. Однако на сей раз джип стукнулся о стоящий впереди грузовик сильнее обычного, и Дэвис сокрушенно покачал головой.

– Покрышки совсем износились. Хотел бы я знать, когда пришлют новые?

– Прислали сегодня утром вертолетом вместе с отчаянной запиской от Эндрюса: он надеется, что тебе их хватит хотя бы на полмесяца.

– Отлично! Сегодня же вечером я их и поставлю.

Профессор Фаулер, шедший впереди, остановился.

– Зря вы так торопитесь, Джим, – мрачно заметил он, –

опять на обед солонина.

Не следует думать, что в отсутствие шефа Бартон и

Дэвис работали меньше обычного. Напротив, им приходилось туго, поскольку местные рабочие во время отлучек профессора доставляли вдвое больше хлопот. Тем не менее они как-то умудрялись выкраивать для болтовни значительно больше времени.

Сразу же после приезда в экспедицию профессора

Фаулера молодые палеонтологи заинтересовались необычными сооружениями, расположенными в пяти милях от места раскопок. Это была явно какая-то исследовательская лаборатория. Дэвис без труда распознал в высоких башнях атомные силовые установки. Уже одно это обстоятельство красноречиво свидетельствовало о важности исследований, хотя ничего и не говорило об их цели. На земном шаре было несколько тысяч таких установок, и все они обслуживали проекты первостепенной важности.

Можно было придумать десятки причин, побудивших двух крупных ученых уединиться в этом глухом углу: чем опаснее исследования в области ядерной физики, тем дальше от цивилизации стараются их проводить. Некоторые исследования вообще отложили до создания орбитальных лабораторий. И все же было странно: зачем проводить эту работу, в чем бы она ни заключалась, в непосредственной близости от крупнейших палеонтологических раскопок? Впрочем, может, это просто случайное совпадение – ведь до сих пор физики не проявляли ни малейшего интереса к своим соседям и соотечественникам.

Дэвис старательно расчищал один из гигантских следов, а Бартон заливал жидкой смолой уже расчищенные отпечатки. Работая, они бессознательно прислушивались, не возвестит ли шум мотора о приближении джипа. Профессор Фаулер обещал захватить их на обратном пути; остальные машины были в разгоне, и им вовсе не улыбалось тащиться добрых две мили под палящими лучами солнца.

Кроме того, им не терпелось поскорее узнать новости.

– Как ты думаешь, – вдруг спросил Бартон, – сколько народу у них там работает?

Дэвис выпрямился.

– Судя по размерам здания, человек десять.

– Тогда, должно быть, это не государственный проект, а их личная затея?

– Возможно, хотя им все равно необходима серьезная финансовая поддержка. Впрочем, при такой научной репутации, как у Гендерсона и Барнса, получить ее не составляет труда.

– Везет этим физикам! – сказал Бартон. – Стоит им только убедить какое-нибудь военное ведомство, что они вот-вот изобретут новое оружие, как им сразу же отваливают пару миллиончиков.

Он произнес это с горечью: как и у большинства ученых, его отношение к этому вопросу было вполне определенным. Бартону доводилось отстаивать свои взгляды более решительно: он был квакером и в качестве принципиального противника военной службы весь последний год войны провел в дискуссиях с военными трибуналами, которые совсем не разделяли его убеждений.

Шум мотора прервал их беседу, и они побежали навстречу профессору.

– Ну как? – хором прокричали они.

Профессор Фаулер задумчиво посмотрел на них; лицо его хранило абсолютную непроницаемость.

– Удачный был денек? – спросил он наконец.

– Имейте совесть, шеф! – запротестовал Дэвис. – Выкладывайте начистоту, что вам удалось разузнать.

Профессор выбрался из машины и почистил рукой костюм.

– Простите меня, коллеги, – смущенно произнес он, – я ничего не могу сказать вам, ровным счетом ничего.