Повернувшись к Гомесу спиной, Йоханссон придирчиво оглядел вновь прибывших, уделив особое внимание команде спецназа.
— Добро пожаловать в
Член команды «Аделаиды» — тот самый, которому пришлось в плену хуже других — откашлялся и спросил:
— А когда нас отпустят?
Подойдя к нему, Йоханссон одарил его улыбкой, после чего небрежно выхватил оружие и выстрелил матросу в лоб. Всполошенная выстрелом туча птиц в окрестных джунглях с криками взвилась в воздух. Матрос сделал шаг назад, оступился и уже мертвым рухнул в воду.
Остальные пленные воззрились на это в ошеломленном молчании.
Йоханссон осклабился.
— Еще вопросы будут?
Увидев, что никто не осмеливается даже пикнуть, он убрал пистолет в кобуру.
— Хорошо. Еще раз добро пожаловать в
51
Басовитый гул машины буксира смолк, уступив место тихому плеску волн о его корпус. Энн, пробужденная отсутствием рокота и вибрации, слезла с койки и потянула руки. Помассировала запястья, натертые наручниками, и подобралась к крохотному иллюминатору по штирборту.
Было еще темно. В миле, на другом берегу реки виднелись разрозненные огоньки, говорившие, что они пристали к восточному берегу. Энн не сомневалась, что они идут по Миссисипи. От Падаки вниз по реке только один путь, ведущий Огайо к слиянию с Миссисипи у Каира, штат Иллинойс. Выглянув вчера ночью, она видела огни большого города и пыталась понять, не Мемфис ли это. Пока женщина смотрела, вверх по реке прошел силуэт большого сухогруза, и Энн решила, что они где-то в окрестностях Нового Орлеана.
Она сполоснула лицо над раковиной и снова принялась обшаривать тесную каюту в поисках хоть чего-нибудь, способного сойти за оружие. Это тщетное упражнение Энн проделала уже не меньше двадцати раз, но оно хотя бы давало ей пищу для ума. Она только-только добралась до пустого бюро, когда услышала лязг замка, и дверь каюты распахнулась. На пороге показался Пабло с бейсбольной битой в руке и отрешенным выражением глаз.
— Пошли, — бросил он, — меняем судно.
Выведя Энн на палубу буксира, он обездвижил ее руки, просунув биту сквозь согнутые локти у нее за спиной. Противоестественно вывернутые плечи прошила острая боль.
— На сей раз никаких занятий плаванием, — и он отконвоировал ее с буксира, крепко держа биту за рукоятку.
Спустившись на тускло освещенный причал, Пабло повел девушку мимо баржи, с палубы которой портовый кран как раз в это время поднял грузовую платформу. Под сыплющимися с платформы клочьями сена Пабло и Энн последовали за краном, медленно покатившим по рельсам к небольшому фрахтовщику. В призрачном предутреннем свете Энн разобрала название корабля, выписанное на транце: «Зальцбург». Хотя в порту не было ни души, кроме крановщика, у фальшборта фрахтовщика стояли несколько вооруженных людей в хаки.
— Пожалуйста, отпустите меня, — проговорила Энн с преувеличенным ужасом в голосе.
— Только после доставки товара, — рассмеялся Пабло.
— И тогда, возможно, ты сможешь завоевать себе свободу, — добавил он с ухмылкой.
Он доставил ее по передним сходням на корабль и повел через палубу. Дорогу им преградила большая прямоугольная тарелка на платформе с колесиками. Рядом с ней техник проверял кабели, тянущиеся к пульту управления, смонтированного в одном блоке с электрогенераторами и компьютерными дисплеями. Когда они шли мимо, тот поднял голову, на миг встретившись с Энн глазами.
Она устремила на него покорный взгляд, молящий о помощи.
— Не поджарьтесь, — улыбнулся он, когда они проходили рядом.
Пабло толкнул Энн вперед, направляя к надстройке на корме и дальше на два лестничных пролета вверх, к каютам экипажа. Ее новая каюта оказалась чуть побольше предыдущей, но с таким же крохотным иллюминатором.
— Надеюсь, тебе тут понравится, — сказал Пабло, избавляя ее от бейсбольной биты. — Быть может, во время дальнейшего путешествия мы сможем побыть вместе.
И вышел из каюты, заперев дверь снаружи.
Усевшись на жесткую койку, Энн уставилась на дверь испепеляющим взором. Несмотря на разыгранное перед Пабло представление, страха в ее душе почти не осталось, его вытеснил гнев. Совершенно ясно, что сухогруз покидает страну, увозя и мотор «Морской стрелы», и ее чертежи. Ей предстоит сидеть в каюте многие дни, а то и недели. И вместо того, чтобы стенать, она раздумывала, как же все это провернули.