— Наверное, твоего папу на фронте убили, как моего, а мать или умерла, или ее посадили.
Санёк растерялся, не зная, что сказать, а Витя зевнул и похлопал себя ладонью по раскрытому рту.
— Куда посадили?
— Куда-куда! — передразнил Витя и сложил пальцы решеткой.
— Не могли ее посадить! Она не разбойник! — рассердился Санёк.
Витя как-то по-взрослому улыбнулся и зевая произнес:
— Охо-хонюшки! — поднял с земли прутик, выпавший из веника и подал Фае, которая очень обрадовалась прутику. — Еще как могли.
— За что?
— За то самое! — огрызнулся Витя, которому надоело вести этот неинтересный ему разговор.
И повел сестренку к единственной березе у высокого забора. Он часто там сидел с Фаей, показывал ей цветы, листики, муравьев и дразнил соломинкой жука.
Санёк не знал, что на него заведено дело № 6129 (эта цифра была и на фотографии).
Дело выглядело так: папка с номером дела, а внутри бумаги.
На одной сверху фиолетовая печать и ниже от руки:
“Начальнику Детского Приемника УИТЛ (Управление исправительно-трудовых лагерей) КНКВД СССР (Комитет народного комиссариата внутренних дел) лейтенанту милиции т. Строганову № 14/509Ю г. Москва.
ХОЗУ (какое-то управление) НКВД просит принять во вверенный Вам детский приемник Александра Степановича С... шести лет, родители которого репрессированы органами Народного комиссариата внутренних дел.
Лейтенант госбезопасности Голиков
Инспектор ХОЗУ Осипов
Следующий лист дела — анкета. Вверху номер 6129.
ФИО... С... Александр Степанович
Социальное положение.... Нищенствующий элемент
Начато...
окончено...
На.... листах.
Место для фотографии.
Третий лист дела — акт.
Акт о приеме ребенка в детский распределитель.
Мною дежурной Центрального Детского приемника-распределителя Тростянской в присутствии помощника дежурной Кореневой, проживающей в общежитии ВОХР (Военизированной охраны) составлен акт в том, что в указанное время в приемник был доставлен сотрудником НКВД тов. Осиповым ребенок, оказавшийся Александром Степановичем С... 6 лет.
Ребенок одет: ботинки старые, чулки, короткие штанишки (ветхие), зеленая курточка.
При осмотре вещей ничего не обнаружено.
Подписи.
на четвертом листе результаты опроса задержанного.
Место рождения... Не известно
Особые приметы... Нет
Отец Степан Григорьевич
Мать Антонина (отчества не знает).
Местожительство и где работали родители... Не знает
Где проживал до ухода из дома... Находился в д/саду, направлен ХОЗУ УИНКВД в Д/дом.
Данные о судимости и приводах..... нет
Заключение санчасти... Состояние здоровья ребенка в момент приема... Здоров.
* Документ подлинный, сохранены номера и фамилии.
Когда кругом все зашевелились, загалдели, заплакали, а воспитательницы в белых халатах заговорили: “Собирайтесь! Едем!”, Санёк даже обрадовался. Если куда-то едем, то значит, как говорил “дядя” с собачьей лапой, куда-то приедем. То есть — приедем к папе, к отцу. Если дорога не к нему, зачем ехать? Одно непонятно: как собираться? А “тетя” в белом халате все повторяла свое: “Собирайтесь, собирайтесь!”
Отец иногда шутил: “Нищему собраться — только подпоясаться”, а Санёк, по делу на него заведенному, значился даже не нищим, а “нищенствующим элементом”, то есть у него нечем было и подпоясаться. Но ничего этого Санёк, разумеется, не знал — знала военная женщина с красноватым лицом и красной папкой с делами на ребят, которых принимала для отправки в город Чкалов в центральный детский распределитель. Санёк вообще ничего не знал и даже обрадовался, когда дошкольников построили в колонну по двое и приказали держать друг друга за руку, чтобы не потеряться и, главное, для удобства подсчета.
Санёк пристроился к Вите с Фаей, единственным, кого знал, хотя Витя не очень лез в друзья, то есть вообще не лез, а избегал любого приятельства.
— Держитесь за руки! — повторила воспитательница в белом халате, а военная “тетя” в гимнастерке и блестящих сапогах, чем-то неуловимо похожая на тех военных людей, что ловили в овраге разбойника, молча глядела на ребят спокойными серыми глазами и время от времени раскрывала папку.
Вот все пошли. Куда? Зачем? Санёк не понимал, что происходит, но движение успокаивало: вдруг к папе, как обещал “дядя” с собачьей лапой. Но тут же шевельнулись и некоторые сомнения: не могут все дети идти к папам. Санёк отвлекся от своих мыслей на шевеления, лица, разговоры, безответное желание подружиться хотя бы с Витей, который представлялся ему взрослым и многознающим. Как жаль, что нет здесь Оли, которая ела медленнее всех, а если ее ругали за медлительность, тихо плакала. Ее было так жалко! Он бы заботился о ней и теперь шел бы за руку с ней, а не с этим худеньким мальчиком с розовым клеенчатым браслетцем на запястье правой руки и надписью чернильным карандашом “Володя Стуканов / отчества не знает”.
У Санька тоже был браслетец, хотя он прекрасно знал и свое имя, и фамилию, и отчество, а браслетец попросил единственно ради справедливости и равноправия, и воспитательница не стала возражать: хочешь — получи.