Стрела и солнце

— Что-о?! Понимаешь ты, о чем говоришь? Ведь это… — архонт чуть не задохнулся, — речь заговорщика! Херсонесских порядков захотелось? Асандр покажет тебе Херсонес! Прочь отсюда, мерзавцы. Вон! Завтра же начну опись. Пусть только кто-нибудь воспротивится. Никакой Дионис его не спасет. В пыль сотру!

— Попробуй, — кинул Сфэр, уходя, прямо в лицо архонту. — Попробуй, негодяй. Попробуй…

Товарищи молча последовали за ним.

— Поднять солдат! — закричал архонт, обернувшись к членам магистратуры. — Утроить стражу. Перевести город на осадное положение. Пусть даже мышь не проскочит по улице после заката. Иначе бездельники успеют сговориться и учинят мятеж. Торопитесь!..

Сфэр вернулся домой темный, замкнутый, внутренне напряженный, но внешне сдержанный — как человек, решившийся на убийство.

Жалкая лачуга, сложенная из неотесанных камней, полуразвалившаяся ограда. Костлявая, вечно плачущая жена. Бледные, постоянно недоедающие дети… Сфэр уселся во дворе на глыбу известняка, кивком головы подозвал обеих дочерей. Он женился поздно — все не мог наладить хозяйство, и дети, несмотря на его пожилой возраст, были еще малы.

У старшей, девятилетней Метро, волосы золотистые, как у отца, зато глаза темно-карие, как у матери. У младшей, шестилетней Гекаты, наоборот — глаза синие, а волосы — черные. Они тихонько прижались к нему, он крепко обнял их и окаменел, угрюмый, сутулый, с бровями, резко сдвинутыми к переносице.

Посидев так, он выскреб дочуркам из сумки на поясе по горсти орехов, выпрошенных по пути домой у зажиточного соседа. Мягко, с сожалением, отстранил детей от себя. Выбрал из сваленных на крыше жердей прямую, тяжелую, в пять локтей дубину. Повертел, ухватившись за середину, сказал, не глядя, помертвевшей жене:

— Если со мной… что случится, возьмешь детей, уйдешь к отцу.

…Через день гонец Ламприска доносил Асандру:

— Виноделы Тиритаки взбунтовались. Грозились перебить знатных граждан, разделить их имущество между собой. Бродяги кричали (прости, государь), что нужно свергнуть царя, объявить республику, как в Херсонесе.

При слове «Херсонес» Асандр насторожился.

— Погибли два архонта и тринадцать солдат, — продолжал гонец. — Ламприск опасно ранен. Солдаты сбили с ног и связали пятьдесят злоумышленников. Двадцать пять мятежников наткнулись на копья и окончили земной путь. Остальные разбежались.

— Переловить.

— Их ищут. Дозволь, царь, имущим гражданам Тиритаки заплатить долг за бунтовщиков и приобрести в собственность их хозяйства.

— Пусть будет так.

— Как поступить с теми, кто схвачен?

Асандр прищурился, стиснул челюсти, дернул себя за косматую седую бровь и бросил короткое:

— В каменоломню!

— Архонты взяли под стражу жен и детей бежавших мятежников. Что делать с ними?

— Жен и детей? — Старик зевнул и пожал плечами. — Распродать.

Весна. После угнетающе длительных, немыслимо обильных дождей сразу, без перехода, как это нередко случается на юге, наступила жаркая погода.

Солнце за три дня насквозь прогрело досыта напитанную влагой черную землю. По тонким щупальцам судорожно затрепетавших корней прошел живительный ток. Налились теплым соком семена, набухли клубни и луковицы, и почва разродилась прямо на глазах у радостно улыбающихся людей — со сладкой болью исторгла из себя, щедро извергла к свету целые охапки свежих ростков, побегов и молодой листвы.

Жаль ходить по улицам — ты можешь примять, незаметно для себя, по-детски беззащитную мураву, выбившуюся из-под каменных плит пучками яркой зелени. Пастушья сумка. Одуванчики. Тюльпаны… Они цветут даже на обмазанных глиной крышах туземных домов. А в степи за городом, чуть подует ветерок, перекатываются волны душистых трав. Весна!

Порой случались грозы. Но в коротких ливнях не было ни холода, ни нудности зимних дождей. Ливень быстро прекращался. В бело-розовых тучах на юго-западе открывался глубокий ослепительно-лазурный просвет. Он стремительно рос, расширялся. Небо очищалось. Воздух — теплый, влажно-прозрачный. До блеска вымыт каждый кустик, каждый росток. Степные холмы, кажется, придвинулись ближе к морю, да и само доброе море будто уменьшилось. Изменился цвет воды — после веселого дождя он не синевато-зеленый, напоминающий о студеной бездне, а легкий сиренево-голубой. Не море, а река, текущая из-за мыса. Небо в постепенно рассеивающихся облаках — низкое, хоть рукой достань, мир словно приветливо сомкнулся вокруг тебя, стал по-домашнему уютней.

Пожалуй, лишь одному человеку во всей Тавриде не было до весны никакого дела.

В часы, свободные от службы, солдат Филл, переодевшись в платье бедного горожанина, чтоб не отпугивать людей воинскими доспехами, слонялся в гавани среди изворотливых купчишек, пьяных матросов, растрепанных блудниц, бездарных поэтов и нищих бродяг, из-за постоянной безработицы привыкших к полуголодному безделью настолько, что они уже не считали зазорным существовать за счет мелких подачек, утратили всякую способность к труду и не стремились найти работу.