Стрела Габинчи

– У других звездочкой, из железа и меди.

– Имя «Лефлер» никто не произносил?

– Лефлер? Нет, не слышал.

– Еще о чем говорили?

– Сговаривались на другой день посчитаться с какими-то юнцами.

– Где и когда?

– Седой говорил – такой случай упускать нельзя, иначе мальчишки могут наделать им бед.

Скрипнули ворота конюшни, пришлось снова прервать допрос. На этот раз появился Бурт, который жалобным голосом спросил:

– Ваше благородие, а когда мы спать пойдем?

– Уже скоро, не мешай мне! – строго сказал Галлен. На голос повернулись стоявшие у крыльца постояльцы.

«И чего пялятся? Шли бы уже спать», – подумал он, возвращаясь к допросу.

– Кто и что еще говорил о мальчишках?

– Эти двое, которые пришли последними. Они жрали, просто ужас, все подряд, и поначалу даже не пили. А седой их укорил, сказал, что как свиньи…

– Что еще про мальчишек?

– Сказали, что утром надо идти на дорогу и прямо там всех зарубить, чтобы не было, как в прошлый раз.

– А где они утром встретиться собирались и что за дорога?

– Встретятся, я так понял, прямо в «Котелке». А оттуда все вместе на дорогу.

– Понятно.

Галлен поднялся и, отсчитав пять крейцеров, подал соглядатаю.

– Спасибо, ваше благородие, – произнес тот совсем уже трезвым голосом.

– Я скажу, чтобы тебе отдали одежду, и ступай восвояси.

– Спасибо вам.

– На здоровье.

Галлен подошел к конюшенным воротам, откуда пробивался слабый свет, и, открыв створку, заглянул внутрь. Бурт дремал, привалившись к стене, а конюх подметал проход между денниками.

– Бурт, вставай, мы уходим.

– А? – Слуга сразу пробудился и вскочил на ноги.

Подошел конюх, кавалер отдал ему его деньги.

– Верни страдальцу одежду, и пусть уходит.

– Слушаюсь, ваше благородие.

– А как тебе удалось его протрезвить, водой поливал, что ли?

– Нет, тут свой способ имеется, – улыбнулся конюх. – Воду нужно внутрь заливать, с одного края и с другого. Пьяному дай воды, скажи «пей», и он будет пить, а как напьется и уже обратно из него выливаться начнет, то и с другого краю добавить надобно.

Тут конюх потянулся к стене и снял с гвоздя устройство, очень напоминавшее ручные мехи для раздувания огня.

– Сюда ведро воды входит, если лошадь лечить нужно – самое подходящее. А что лошади годится, от того и человеку толк будет.

– И что же, ты в него целое ведро залил? – уточнил Галлен, заметив узкий штуцер на конце мехов.

– Именно так, ваше благородие. Как бы человек ни был пьян, но если залить в него с двух сторон воду, протрезвеет быстрее, чем вода из него выйдет.

– Ну что ж, занятно. Весьма занятно. Завтра к рассвету приготовь моего коня.

– А мула?

– Мул не нужен, пусть отдыхает.

– Хорошо, ваше благородие.

Галлен вышел во двор и направился к гостиничному крыльцу, только сейчас вспомнив, что прервал в рестаранте ужин.

«Теперь остыло все…» – подумал он.

– Ваше благородие, я бы чего-нибудь пожрал, – подал голос Бурт, шедший рядом с хозяином.

– Я тебе денег давал и хлеба.

– Дык когда это было, все уж сошло, в нужник два раза бегал…

– Разбаловал я тебе, только харч переводишь. Ладно, сейчас тебе из рестаранта что-нибудь вынесут.

– Спасибо, ваш благородие!

Они вошли в гостевую залу, и кавалер, указав на слугу, сказал приказчику, чтобы того пропустили наверх – в апартамент.

– Сейчас ему вынесут поесть, и пусть идет.

– Как скажете, ваше благородие, – ответил приказчик, кланяясь.

Когда Галлен вошел в рестарант, там уже не было никого из посетителей, только приказчик.

– Я отнес ваш суп на печь, чтобы не остыл, – сказал он.

– Замечательно. И вот что, вынеси моему слуге большую чашку какой-нибудь плебейской похлебки – пожирней да погуще.

– Непременно вынесу, ваше благородие.

61

С собой в дорогу Клаусу с Ригардом дали половину свиного окорока, хорошо соленного и валянного в петрушке, однако имевшего крепкий запах подпорченного мяса. Этим и объяснялась щедрость хозяина – самому этот окорок ему было не одолеть, однако приятели этим подарком остались довольны.

Они встали до рассвета, хорошо выспавшись на свежей соломе, съели кукурузный хлеб с кислым молоком, да еще получили окорок. И все за небольшую горку перетасканной земли!

Попрощавшись с хозяином, приятели вышли на дорогу, по которой еще струился синий предутренний туман. Поеживаясь от прохладного воздуха, они двинулись в сторону города, позевывая и глядя по сторонам, на покрытые туманной завесой придорожные домики.

Вот на забор вспорхнули воробьи, до восхода на удивление молчаливые. На крыше к теплой трубе прилегла кошка, тоже зевая и потягиваясь.

Почуяв чужих, во дворах залаяли собаки, но как-то неохотно, больше из чувства долга.

За некрашеными высокими воротами закукарекал молодой петух, но старшие коллеги его еще не поддержали, выжидая первого луча солнца, зато заметил хозяин и поругал:

– Чего орешь раньше положенного?

Грохнули воротные засовы, и на дорогу стала выезжать телега, запряженная невысокой гнедой лошадкой.

– Тпру! Стой на месте! – потребовал хозяин, тот самый, который отчитывал петуха.