Стрела Чингисхана

Но Ваап и без того уже начал съемку.

– Такого нигде в мире не бывает. Только у нас… – говорил Арсланбеков. – Снимай степь… Снимай холмы… Это же красота! Наши предки пришли сюда много веков назад, увидели все это и поселились здесь навсегда. Многие в течение веков пытались отобрать у наших предков эту красоту. Даже фашисты сюда добирались[11]. Но и они отступили. Мы свою землю отстояли…

Он сел на высокий камень, повернул лицо к солнцу и на минуту-другую закрыл глаза, словно впитывая в себя эту теплую и не по-зимнему ласкающую солнечную энергию, – зимой солнце редко таким бывает. Потом открыл глаза, сел прямо и жестом показал своему доморощенному оператору, чтобы тот начал съемку.

Ваап неторопливо, чтобы захватить панораму, перевел объектив трубки на Роберта Ильхановича и кивнул несколько раз, словно требуя, чтобы мурза заговорил.

– Вот смотрю я на эту свою любимую землю и думаю, что скоро пробьет час и меня в нее закопают. Но я хочу, чтобы мои соплеменники, те, кто на этой земле останется после меня, помнили и знали, кто они и какого они рода, – начал Роберт Ильханович. – Я, потомок Повелителя Вселенной Чингисхана, хочу, чтобы мой народ существовал всегда, чтобы он оставался сильным, каким был когда-то. Я желаю своему народу силы и славы, сохранения собственного имени и достоинства. Меня многие спрашивают, чего я хочу, чего добиваюсь, зачем взял в руки оружие. Я не всегда могу ответить, я не политик, чтобы хитрыми словами затуманивать головы людей. Но я знаю, что моему народу надо. Ему нужно оставаться самим собой. Надо только одно – чтобы нас не трогали. Чтобы дали возможность иметь коня, овец, лук со стрелами. И не мешали нам жить по нашим принципам. Но нам этого не дают. Нас пытаются заставить жить иначе, не считаясь с нашим мнением. Мы не можем этого позволить. Мы не хотим воевать ни с русскими, ни с дагестанцами, но нас вынуждают отстаивать свое право на собственный порядок жизни.

Скажу честно. Оружие в руки я взял не потому, что захотел отстаивать права своего народа на собственный уклад жизни. Меня заставили взять в руки оружие. Преступники в полицейской форме или без нее одинаково есть только преступники. А когда я обвинил их, они захотели обвинить в преступлениях меня и подсунули в мой кабинет наркотики. Я вынужден был скрыться. Вынужден был взять в руки оружие, чтобы изгонять с нашей земли этих преступников. Я преследую их не только на нашей земле. Я преследую их везде. А меня опять хотят обвинить в еще более страшных преступлениях. Сегодня я уничтожил человека, который обещал поймать меня, – это командир полицейского спецназа республики. Обещал поймать и начал с этой целью терроризировать мою семью. Я его уничтожил. Погиб только он один и его водитель, а полиция снова обвиняет меня, на этот раз – в терроризме. Я точно знаю, что кроме убитых пострадали только трое полицейских на крыльце министерства. И ни одного гражданского лица. Я никогда не воюю с гражданскими и точно знаю, что никто из гражданских лиц не пострадал. Я заявляю это со всей ответственностью и обвиняю руководство МВД в клевете. Эти люди не смогли справиться со мной и теперь пригласили для моих поисков спецназ военной разведки. Чтобы такие элитные части заставить работать против бывшего директора школы, полиции и нужен был террористический акт. Но я повторю. Для всех, и для спецназа ГРУ в том числе: я не террорист и никогда им не стану. А что вы со мной сделаете – убьете меня или захватите? – мне это все безразлично. Я знаю, что совесть моя перед Аллахом чиста и Всевышний меня не осудит. Может быть, меня и поймать не сумеют. Я и такой вариант допускаю. Посмотрим…

Роберт Ильханович говорил страстно и даже вспотел с непривычки. Он вытер платком пот со лба, перевел дыхание и добавил:

– Я предвижу свой конец. Знаю, что он уже близок. Я не в состоянии бороться со всей государственной машиной. Но я заклинаю свой народ и прошу только об одном: помните, кто вы такие! Я вас заклинаю – я, потомок Чингисхана. – И он повел рукой, показывая округу. Но жест этот относился к Ваапу, который все понял, и начал снимать панораму…

Не спускаясь с холма, стали просматривать запись. Мурза остался не очень доволен. Во-первых, он сказал не все, что хотел, а во-вторых, ему не понравилось, что была записана фраза с требованием снимать пейзаж. Она словно бы демонстрировала искусственность всей съемки. Ее нарочитость.

– А мне кажется, что наоборот, – возразил Ваап, – естественность придает. Понятно, что это не профессиональная студия снимает. А естественность иначе называется правдой. И от нее никак не отмахнуться, как и от правды.

– А убрать это никак нельзя?