– А это самая яркая звезда, ее в любое время года видно что по эту сторону гор, что по ту, то выше, то ниже, – пояснил Чарим. – Она похожа на серебряный колышек: говорят, что к нему привязан конь, который скачет и скачет по кругу, убегая от черного волка. И когда волк его настигнет, наступит конец времен, вот так. Тут на равнине ее просто Гвоздем называют, считают, что на ней держится весь небесный свод, и если он выпадет…
– Настанет конец света, – завершила я. – А на перевале эта звезда – Прародительница. Первая из нашего рода, кто ушел туда, на небо, и всегда смотрит на своих потомков. Другие иногда отлучаются, а она никогда, и ничего от нее не скроешь.
– Тоже годится, – одобрил он. – Моряки ее еще как-то иначе называют, но я запамятовал. Да неважно, главное, здесь ее нет! Она должна быть сейчас точно над головой, я же видел, перед тем как мы на тропу ступили…
– Ты сам себе ответил, дядя Чарим. Тайные тропы потому и тайные, что ведут… как бы это сказать… по расщелинам.
– Это как те двери на перевале, о которых ты толковала?
– Нет, те открываются именно в определенное место, – помотала я головой, – а тропы или расщелины, как их ни назови, – они как бы между. В Фар-Ниварай, например, по ним не попадешь.
– Вроде понял… – подумав, сказал Чарим. – Это как… громадный горный хребет, дорога идет-петляет, где поудобнее, где на отвесную стену карабкаться не надо. А где-то сбоку расщелина, по которой можно спокойно дойти, так? Только в такой расщелине все равно правильные звезды видны, – упрямо добавил он.
– Я не знаю, почему так. И никто не знает.
– А если отсюда вот забраться наверх… там что будет?
– Обычный склон. Только потом обратно можно на тропу не попасть, так и будешь карабкаться вверх или вниз, если не застрянешь на утесе.
– Я лучше не буду в это вникать, а то разума лишусь, – проворчал Чарим и умолк.
Так в молчании мы и ехали, пока чутконосый не остановился и не фыркнул предупреждающе. Потом еще раз.
– Чего это он?
– Дальше тропа уводит в пещеру, – пояснила я. – И, дядя Чарим, заклинаю тебя, как бы ни хотелось, как бы руки ни тянулись – не трогай ничего!
– А если случайно задену? – резонно спросил он.
– Не заденешь, там просторно. Те камни, что с потолка и пола растут, как колонны – это ничего, не страшно. А вот то, что на стенах…
– Ну ладно, – пробормотал он. – Может, мне руки связать?
– Лучше езжай со мной рядом, там места довольно, говорю же.
Я подождала, пока он поравняется со мной, на всякий случай взяла повод Рыжего в руки, да покрепче, и пустила Серебряного за провожатым.
Сперва в пещере царили непроглядная тьма и тишина: посвист ветра исчез, только цоканье копыт звонко отдавалось под сводами. Потом впереди постепенно начало светлеть, словно там занимался восход, холодный, зимний.
– Это грибы светятся, – шепнула я, и голос мой отдался многократным гулким эхом.
– Те, которые родственник съел? – живо припомнил Чарим, ухмыляясь, огляделся… и ахнул.
Клянусь, его вечно прищуренные глаза округлились, когда он рассмотрел пещеру!
Эта была не так уж велика, у горномогучих побольше, но тоже впечатляла.
Своды уходили в высоту – только по мерцающему свету грибов, гроздьями растущих на влажных стенах, можно было примерно определить, где заканчивается пещера. А может, вовсе не заканчивается, так и прорезает всю гору до самой вершины – видала я и такие. В них, бывает, проникает солнечный или звездный свет очень редко, только в особые дни, а то и годы, и горномогучие почитают такие места священными.
Там, где свод поднимался обратными ступенями, со ступеней этих свисали громадные каменные сосульки, а снизу им навстречу росли такие же. Кое-где они уже сомкнулись – теперь будут становиться все толще и толще, пока по ним сочится вода.
Пол был достаточно ровным: когда-то его выгладила подземная река, а потом иссякла или поменяла русло. А может, она наполняется только весной, когда тают снега на вершине, и по ущельям несутся бурные потоки, которые не то что всадника с лошадью могут уволочь – они ворочают валуны размером с дом!
Но не это заставляло остановиться и в изумлении смотреть по сторонам. Темные стены пещеры были сплошь усеяны самоцветами: самый маленький с голубиное яйцо размером, а самый большой – не меньше мужского кулака. Огненно-алые и травянисто-зеленые, золотисто-желтые и опалово-голубые, небесно-синие и грозово-лиловые, опаловые, искристые и матовые, они заманчиво сияли в мягком свете…
– Вот это да… – Чарим выговорил это едва слышно. – Это что такое, Ленни? Чья-то сокровищница? Или святилище этих… как их? Горномогучих? Тогда понятно, почему лучше ничего не трогать!
– Нет, не сокровищница и не святилище, – покачала я головой. – Просто пещера, их немало таких. Едем! На выходе покажу тебе, кто ее хозяин…
Лошади ускорили шаг – им не нравилось здесь, и немудрено! Чарим вертел головой по сторонам, и, что удивительно, я не заметила в его взгляде алчности, вожделения, только изумление и восторг.