Страж перевала

– Значит, попадаться княжеским людям мне не резон, – преспокойно заявила Мадита и сверкнула темными глазами. – И не говорите, госпожа, мол, если б не вы, жила б я мирно да спокойно, за Динка вышла… Нет! Права была госпожа Вианна!

– О чем ты?

– О том, что невмоготу мне в четырех стенах, – серьезно ответила она, – что в обители, что здесь… Тесно, дышать нечем! В лесу вот другое дело – над головой небо да кроны древесные, кругом чудо чудное, что зимой, что летом… Я, госпожа, иногда думаю: может, я вовсе и не из крестьян, а из каких-нибудь лесовиков? То-то и одежа на мне была незнакомая…

– Что за лесовики? – не поняла я.

– Да есть такие, живут себе в самой глуши, подальше от княжеских людей, не враз их найдешь. Издали заметят, а то зверье лесное им просвистит-пролает, что чужаки идут, так они подхватятся – и ищи-свищи по чащобе да болотам-то! – пояснила она. – Охотятся они, мед собирают, пушнину добывают, опять же. Из дерева хорошо режут, корзины плетут и всякое такое, украшения даже делают, а потом меняют на зерно и прочее… Я даже тут на ярмарке таких видала, и не раз, да вот, голова дурная, не сообразила подойти спросить, не пропадал ли у них кто?

– Думаешь, мало детей в лесу теряется? – вздохнула я.

– А вдруг бы кто вспомнил? – упрямо повторила она. – А так или иначе, в замке я не останусь. Динк по лошадям скучать будет – привык уже, ну да ничего, пса охотничьего заведет! Он говорил, был у него такой, умник-разумник, волчьих кровей, росли они вместе… А когда Динка поймали, то пса подстрелили, он защищать кидался… Так он и не знает, остался ли тот жив, смог ли уползти?

– Даже если и так, лет уж сколько прошло? Собаки столько не живут, – сказала я, подумав, что если это был потомок чутконосых, то мог и дождаться хозяина.

– Ну да. А он все равно верит, что жив его Волчок… – Мадита утерла глаза, шмыгнула носом и спросила: – Может, мы вместе ушли бы, госпожа? Говорю ведь, в лесу не враз сыщут, даже и с собаками. Динк знает, как следы путать, уж не пропадем!

– Я бы рада, – тихо ответила я, – но мне нужно совсем в другую сторону. Туда…

Я взглянула за окно: сейчас горы были вовсе не различимы, скрытые низкими серыми облаками, еще и дождь зарядил мелкий-мелкий… При таком на расстоянии вытянутой руки ничего не разглядишь, а думаешь лишь о том, как бы поскорее оказаться под крышей. Погоды лучше и придумать нельзя!

– Когда меня отправляют? – спросила я.

– Завтра на рассвете, госпожа, – ответила Мадита. – Я пыталась сказать, мол, то да се не готово… Говорят, ничего, позже пришлют, да и зачем вам в обители столько добра? Чай не на балах красоваться едете!

– Ясно. Тогда проверь засов. Попробую, получится ли… И не вздумай закричать!

Я взяла свою маску (надо же, привыкла именовать ее своей) и приложила к лицу. Мадита испуганно ойкнула, но тут же умолкла.

– Что ты видишь? – спросила я, повернувшись к ней. – Вернее, кого?

– Так вас же, госпожа…

– А теперь?

Мадита прижала руки ко рту и округлила глаза, когда лицо мое начало меняться. Черты его заострились, подбородок стал тяжелее, нос из прямого сделался ястребиным, глаза стали карими, густые брови легли над ними тяжелыми дугами…

– Вылитый… – прошептала Мадита. – Только глаза, как у старого князя, а еще уши…

– Что – уши? – не поняла я.

– Уши у него не такие. У вас они маленькие и прижатые, а у него оттопыренные, и мочки крупнее.

– Надо же, я и не замечала! – поразилась я. – Гляди, так похоже?

– Да, да! И еще, госпожа… – Мадита хихикнула в кулак. – Еще кое-что забыли!

– Что?

– Так у парней же кадык есть!

Я едва не выругалась вслух и подправила внешность. Надеюсь, штаны с меня никто снимать не будет, потому как изобразить такое отличие маска вряд ли способна!

– И кожа должна быть погрубее, – продолжала Мадита. – Князь бороду с усами не носит, это нынче не принято, но щетина-то у него давно растет…

– Точно, – кивнула я. Еще не забыть бы, что растет она, может, и не быстро, но постоянно, а в пути не до бритья. – Похоже?

– Ага, ага… так лучше и оставить, поди разбери, два дня путник в дороге или больше, – поняла она мою мысль. – У юнцов все ж не так борода кустится, как у мужиков постарше, а у светловолосых она еще и пореже будет.

Я вспомнила одного из отцовских друзей, Расти, – это был могучий солнечно-рыжий здоровяк с такой бородой, под которой я, когда мне было лет пять, могла спрятаться целиком! По обычаю своего народа он замысловато заплетал и ее, и буйную гриву по пояс тоже, и, право, таким косам позавидовала бы любая девица…

– Мадита, – спохватилась я, – а голос-то?

– Голос девчачий, – удрученно ответила она. – Но, может, вам прикинуться простуженной, сипеть да кашлять?

Как же я об этом не подумала? Лицо лицом, фигура моя сойдет за мальчишескую, но голос у меня все равно девичий! Вряд ли маска умеет и его менять… Хоть немного бы пониже и погрубее, чтобы сойти за юношу, у которого голос недавно переломался!

– Если только так, но долго ли я смогу притворяться? – вздохнула я, и Мадита опять ойкнула. Да я и сама услышала: сперва я заговорила ломким баском, а в конце дала петуха.