Остановимся на Марнском маневре французов в сентябре 1914 г.; мы можем его характеризовать: 1) как отнесение решительного столкновения с немцами, в особенности на важнейшем левом фланге французов, внутрь страны; 2) как попытку охвата правого фланга немцев. Соображения внутренней политики, в основе верные, но ошибочно преувеличиваемые в своем значении, заставляли Жоффра изо всех сил стремиться к перенесению центра тяжести решения на пограничное сражение и противиться отходу на Марну; генерал Ланрезак, инициатор отхода, был даже отрешен от командования. Немецкая помощь, в виде ряда сильных фронтальных толчков, помогла Жоффру преодолеть это ошибочное толкование требований политики. Охват же левым флангом, со стороны Парижа, явился прямым продолжением требований внутренней политики. Уже 25 августа, за 10 дней до стратегического оформления Марнской операции, военный министр Мессими отдал приказание Жоффру: «если победа не увенчает усилия наших войск, и если армии будут вынуждены к отступлению, вам надлежит выделить армию в составе, по меньшей мере, трех полевых армейских корпусов, долженствующую быть направленной в укрепленный лагерь Парижа для обеспечения охранения последнего». Как следствие этого распоряжения, целиком обусловленного требованиями внутренней политики, армия Манури не ушла назад со всем остальным фронтом, а задержалась у Парижа и оказалась на фланге немцев. Таким образом в Марнском маневре мы ясно усматриваем основные политические линии.
Внешняя политика столь же отчетливо, как внутренняя, определяет развитие стратегии. Наметившееся к началу 1917 года ослабление России и возможность выхода ее из войны обусловили переход Франции к попытке сокрушения, представленной операцией Нивеля и закончившейся поражением 16 апреля 1917 года, а вступление Америки в войну определило решение Фоша и Петена — перейти на 14 месяцев, до июля 1918 года, к обороне, и решение Людендорфа — попытаться покончить с западным фронтом в первую половину 1918 года[80].
Тесная связь внешней политики со стратегией обусловливается и тем, что стратегия одними военными средствами, в большинстве случаев, бессильна довести борьбу до конца. Даже величайший представитель стратегии сокрушения, Наполеон I, не имел возможности свои наиболее успешные войны закончить исключительно приемами вооруженного насилия и вынужден был широко прибегать к политическим средствам, чтобы обеспечить себе выгодный мир. Популярность Наполеона во французском крестьянстве обусловливалась именно взглядом на него как на миротворца. Только Наполеону удалось закончить революционные войны заключением мира — в первый раз в 1797 году, во второй раз в 1800 году. Такие приемы, как уступка в пользу побежденной Австрии в 1797 году Венецианской области, создание Рейнского союза, выгодные авансы Австрии перед Аустерлицем, раздел господства в Европе с разбитым наголову под Фридландом Александром I в 1807 г., представляют блестящие достижения политики Наполеона I, которые выводили из затруднительного положения его стратегию в момент, когда ведение войны грозило увлечь его за кульминационную точку успехов. Когда Наполеон утратил свои политические дарования, его военные предприятия стали завершаться катастрофами — испанской, русской, германской.
Бисмарк также имел всегда под рукой несколько политических средств для выручки стратегии, для того, чтобы сделать неприятеля более сговорчивым, склонным к миру — например, в 1866 г., устройство национальной революции в Венгрии[81], в случае упорства Австрии и заключении последней союза с Францией; он не пускал этого средства без надобности в дело, так как опирался на юнкерскую (аграрии) партию и хотел сохранить династический характер войны. Бисмарк поддерживал связи с итальянскими революционерами, чтобы иметь возможность в 1870 г. осадить недружественные действия итальянского короля. А в 1870 г., когда после Седана Мольтке считал, что война уже почти закончена, Бисмарк очень серьезно беспокоился, так как боялся оказаться политически безоружным против французской революции.