Страстотерпцы

На другой день, не ведая, что отец ночью был в Москве и остался бы там, будь сговорчивей, пришли в монастырь Иван с Прокопом да брат их двоюродный Макар, сын Кузьмы. В какой башне батюшка сидит, знали от Ивана Глебовича, но подойти не посмели: стрельцы дозор несут.

Отстояли всенощную, спать легли в трапезной, с богомольцами.

На заре поднялись, пробрались к башне — не видно стрельцов. Окошко от земли низко.

   — Батюшка! — позвал Прокоп, а батюшка заутреню поёт, не слышит.

   — Батюшка! — крикнул в самую бойницу Иван.

Аввакум прильнул к узкой каменной щели.

   — Ванюша, сынок! Прокопушка! И ты, Макар, с братцами.

   — Батюшка! — Иван принялся протискивать в щель суму с едой. — Тут яички, батюшка. Пирог с грибами. Маслице... Прокоп, рыбу давай скорей! Батюшка, помилуй, о здоровье скажи.

   — Бог воли не даёт, а здоровьем не обидел. Ледник подо мной, да ничего, не чихаю. Письмо моё для матери передали?

   — Передали, батюшка. С обозом в Холмогоры отправили.

   — Слава Богу!

   — Вот, батюшка, серебро. Федосья Прокопьевна прислала. Помолись за неё.

   — Себе оставьте. Мне Иван Глебыч пять ефимков сунул. Вчера ночью в Москву меня возили. Много не уговаривали. Соловецкий старец там сидел. Передай Федосье и нашим верным людям: на Соловках новые служебники утопили. По-старому служат. Архимандрит Никанор у них за настоятеля. Бумаги бы мне да коломарь с пером. Я Ивану Глебовичу говорил.

   — Макар! Давай котомку твою скорей. Сей миг, батюшка! Всё принесли. Ты письма будешь писать?

   — Житие, ребятушки. Как покойница Евдокия наказывала. Приходите и в другой раз на зорьке, передам писаньице.

   — Батюшка! Говорят, восточные патриархи едут, суд будут чинить.

   — Они на земле кир, а на небе станут меньше нищих. Не боюсь, ребятушки, земных судий. Филиппа-бешеного не видели?

   — Филиппа, батюшка, не сыскали, а с Фёдором, какой у нас жил, Богу вместе молились. Благословил тебя.

   — Держи воров! Как смели с государевым узником разговаривать? — загремел голос игумена Викентия.

Прибежавшие стрельцы схватили всех троих.

Аввакум едва успел под сгнившую половицу спрятать еду и писчую казну бесценную — вороном налетел Викентий.

   — Кто у тебя был, ослушник?! Как смел с ворами беседовать?

   — Добрые люди приходили, — кротко ответил Аввакум. — Просили благословить. Чего ради такой шум поднимать, хватать невинных. Чем я страшен, узник, великому государю и тебе, начальнику над многими?

   — Страшен! Страшнее чумы! — заорал во всё горло Викентий.

   — Знать, не видел ты, господин, красную смерть, коль чумишь меня.

   — Ищите, что ему передали воры! — приказал игумен стрельцам. — Может, нож, может, тайную пилку.

Засмеялся Аввакум.

   — Больно велика пила нужна, чтоб башню распилить.

   — Письма ищите! Письма! — снова взъярился Викентий.

Стрельцы перевернули солому, ощупали одежду на Аввакуме.

   — Ничего нет!

Игумен заматерщинничал, убежал чинить допрос арестованным. Ребята с испугу — не навредить бы сидельцу! — сказались племянниками Аввакума, детьми попа Кузьмы. Икону целовали, что писем не передавали, слов не передавали. И от дядюшки ничего у них нет и никогда не было: первый раз в монастыре.

Аввакум, видно, и впрямь страшен был властям. Целый день провёл Викентий в допросах. Ночевать задержанных отправил на конюшенный двор, а утром под сильной стражей приказал отвезти в Москву, в Патриарший приказ на дознание к Илье Кузьмичу Безобразову.

Повинились Иван с Прокопом перед большим начальником: со страху игумену наврали, от батюшки отреклись; Макар — племянник, они же — сыновья.

Ах, сыновья! Подступились к ребятам с пристрастием: от кого передавали письма, что сказывали на словах? Чьи те слова?

Потрещали молодые косточки. Да ведь одна кровь. Твердили, что Иван, что Прокопий, порознь и вместе:

   — О здоровье батюшку спрашивали!

И ведь спрашивали.

Макара домой отпустили, но пришлось ему дать поручную запись: из Москвы без указа не отлучаться. Такую же запись взяли с его отца, с Кузьмы. Обоим велено было каждый день являться в Патриарший приказ, к дьяку Ивану Калитину: вот они мы, не ослушались, не убежали. А как убежишь, когда в поручателях — двенадцать человек! Попы Михаил, Афанасий, Иван, Тимофей, Яким, Исаак, подьячий, жильцы... Хорошие все люди.

Ивана с Прокопием целый месяц маяли допросами. Перед Успением смилостивились, отправили в Покровскую обитель, под начало монастырского строителя старца Брилла. Кириллу строго наказали: молодцов «держать в монастырских трудах, в каких годятца*.

9